Истоки нейро-лингвистического программирования

Так как материалы, доступные Гиллигену на тот момент, состояли только из видео– (съемка одной камерой) и аудиозаписей рабочих сессий Эриксона и наших с Бендлером и Пьюселиком подражательных поведений, нам недоставало информации, чтобы ответить на этот вопрос. На имеющихся видеозаписях (единственная) камера была направлена либо на Эриксона (большую часть записи) либо на клиента, но никогда не снимала обоих одновременно, поэтому невозможно было отследить связь между реакциями клиента (т. е. как раз таки основанием для дальнейшего выбора паттернов Эриксоном) и последовательностью действий Эриксона. Гиллиген восполнил этот пробел приблизительно через месяц, когда лично познакомился с Эриксоном.

Очевидно, Гиллиген достиг такой степени мастерства в подражании Эриксону, что это напугало Бейтсона. Я помню, как я внимательно наблюдал за Бейтсоном во время этого действа, потому что меня крайне интересовала его реакция. Он отреагировал именно так, как это описывает Гиллиген. Обеспокоенный его состоянием и тем, как он столь стремительно выбежал из комнаты, я кивнул Бендлеру, чтобы он присмотрел за Гиллигеном в мое отсутствие (я осуществил индукцию и нес ответственность за безопасный выход Гиллигена из измененного состояния), и быстро последовал за Бейтсоном.

Он стоял на дороге между домом, в котором мы работали, и его собственной резиденцией (на Альба Роуд 1000) и тихонько бормотал что-то невнятное. Я терпеливо ждал, пока он заметит мое присутствие, после чего я задал несколько общих вопросов об увиденном. После длительной паузы он ответил:

Мне никогда не доводилось видеть более убедительное перевоплощение.

Вполне может быть, что Гиллиген, как он и написал в своей статье, коснулся какой-то глубоко личной информации. Если это и так, я не был посвящен в эту тайну. Кстати, если вам нужен пример того, как решения рождаются в ходе бессознательных процессов, обратите внимание на то, как Гиллиген осуществил переход от колебаний в измененном состоянии к полной концентрации на очках (и руках), которые на тот момент стали для него самыми увлекательными элементами во всей вселенной.

Мы с Бендлером были глубоко поражены тем, как Гиллиген точно смоделировал великого мастера, особенно учитывая ограниченный набор доступных ему средств, поэтому мы решили устроить встречу Эриксона и Гиллигена. Мы взяли его с собой в нашу следующую поездку в Феникс. Я предлагаю вам прочесть второе описание из множества воспоминаний об этой встрече.

Гиллиген приобрел небольшую сувенирную фигурку совы – он слышал наши рассказы о несчетном количестве разнообразных статуэток, которые заполняли полки, полностью занимавшие две из трех свободных стен рабочего кабинета Эриксона. Когда мы с Гиллигеном приехали, Бетти Эриксон как всегда любезно предложила нам пройти в «рабочий домик» Эриксона. Пока мы ждали Эриксона, я заметил, что Гиллиген возится с этой статуэткой совы. Я спросил его, зачем ему эта сова, и он сказал, что это подарок Эриксону. Я предложил ему усесться в кресло Эриксона и предположить, где именно он может поместить сову среди множества других статуэток, чтобы она была видна с этой точки зрения. Гиллиген поставил сову так, что она (не полностью) была видна с кресла Эриксона.

Эриксон вошел в комнату и занял свое привычное место. Знакомство началось не слишком благоприятно, так как Гиллиген решил продемонстрировать Эриксону свои способности в моделировании его паттернов. Эриксон был не в восторге и начал рассказывать о том, как иногда на улице молодые парни, проходя мимо, из-за недостатка учтивости могут толкнуть его (Эриксона) плечом так, что он едва не сваливается в канаву возле тротуара. Гиллигену было достаточно услышать всего одну эту метафору и он незамедлительно внес соответствующие коррективы в свое поведение, снова став молодым двадцатилетним парнем, каковым он и являлся. Остальная часть встречи была наполнена изысканными демонстрациями и обменом богатейшим опытом.

Несколько часов спустя, Эриксон порядком устал и подал невербальные сигналы, что он собирается пойти отдыхать. На последок Гиллиген решился, наконец, задать Эриксону вопрос, не заметил ли он чего-то нового в своем кабинете. Не спуская глаз с Гиллигена и не переводя взгляда на то место, где теперь стояла сова, Эриксон ответил:

Мне на это абсолютно наплевать!

Шах и мат!

Я считаю комментарии Гиллигена о развитии НЛП в конце 70-х наиболее точными и значимыми (причины, которые он описывает, и заставили его покинуть этот «цирк»).

Для меня крайне ценна его искренность, с которой он описывает события тех лет: