Истоки морали. В поисках человеческого у приматов

Выросшие в «яслях» бонобо на всю жизнь остаются приверженцами бутылочек и часто используют их, чтобы продемонстрировать кому-то свою эмпатию. Вот одна взрослая самка берет пустую пластиковую бутылку, наполняет ее мутной речной водой и усаживается перед двумя подростками, один из которых — ее собственное дитя. Затем она осторожно подносит бутылку ко рту юной обезьянки и наклоняет так, чтобы вода текла между вытянутыми вперед губами и наполняла нижнюю губу. Как только рот наполнится, самка слегка отклоняет бутылку обратно и держит, ожидая, пока угощаемый сделает глоток. Потом она дает ему еще немного воды и переключает внимание на второго подростка — самочку; та, заметив ее взгляд, с готовностью оттопыривает губу. Самка подносит бутылку к ее рту и начинает все заново. Я никогда не видел, чтобы какой-либо другой примат проделывал что-нибудь подобное и так мягко и внимательно следил за тем, как глотает угощаемый. Вероятно, эта самка копирует действия одной из Maman, и подростки не прочь ей подыграть. А поскольку река течет тут же, в двух шагах от участников действа, то речь явно не идет об утолении жажды.

Жизнь и смерть

Часто говорят, что религия в человеческом обществе появилась потому, что человек, в отличие от животных, сознает неизбежность собственной смерти. Осознание собственной смертности влечет за собой вопрос: только ли мы во всем животном царстве обладаем такой информацией? У меня нет четкого ответа на этот вопрос, можно только заметить, что, когда речь заходит о смертности других, нет никаких оснований отказывать нашим сородичам-приматам в понимании этого неизбежного факта. Как и бонобо «Лолы», другие приматы хорошо знакомы со смертью и потерями. Иногда они сами убивают, как в тот день, когда бонобо расправились с габонской гадюкой, очень ядовитой змеей. Змея сильно напугала обезьян; при каждом ее движении они поспешно отпрыгивали. Сначала они осторожно тыкали в змею палкой, но потом Майя схватила змею, подбросила и с силой ударила головой об землю. Поразительно, но после этого никто из обезьян ничем не показал, что опасается ее возвращения к жизни. Умерла — значит умерла. Подростки радостно таскали безжизненное тело змеи по всему лагерю, как игрушку, вешали ее себе на шею, даже открывали ей пасть, чтобы рассмотреть гигантские ядовитые клыки.

Этот эпизод напомнил мне виденную однажды сцену охоты шимпанзе. Следуя за группой обезьян в танзанийских горах Махале, мы вдруг услышали высоко в ветвях деревьев звуки сильной суматохи. Шимпанзе, схватив добычу, кричат по-особому. Само существование специального звукового сигнала указывает на их готовность поделиться мясом, поскольку в противном случае им благоразумнее было бы промолчать. Крики привлекли многих членов группы. Оказалось, что несколько самцов поймали красного колобуса[94*] — этот вид добычи одному шимпанзе, как правило, не под силу, поэтому на них устраивают групповую охоту. Я посмотрел вверх и сквозь шатер из ветвей и листьев увидел, что охотники начали поедать жертву еще живой. Шимпанзе — «непрофессиональные» хищники, у них нет сложившегося и эффективного способа убийства жертвы, как, к примеру, у кошачьих; их обращение с жертвой — как, кстати, и у людей — слабо отражает способность к эмпатии. Вокруг добытчиков и добычи собралось много желающих поучаствовать в трапезе, включая и самок с набухшими гениталиями; такие, как правило, стремятся получить удовольствие первыми. Все происходило шумно и хаотично, но через некоторое время каждый желающий получил свой кусок обезьяньего мяса. На следующий день я обратил внимание на самку шимпанзе с детенышем на спине. Малышка радостно размахивала в воздухе чем-то пушистым; оказалось, что еще вчера эта штука принадлежала несчастной мартышке. Так хвост одного примата стал игрушкой другого.

30-летняя самка шимпанзе Дороти умерла в одном из заповедников Камеруна от сердечной недостаточности. Сотрудники вывезли ее тело на тачке, чтобы показать сородичам. Обычно шумные, шимпанзе собрались вокруг; они пристально рассматривали тело и держались друг за друга. Все молчали, как люди на похоронах.