Истоки морали: В поисках человеческого у приматов

Однажды мне пришлось публично обсуждать эти вопросы с Питером Сингером, философом настолько утилитаристских взглядов, что, по его мнению, даже наш биологический вид не заслуживает особого отношения с нашей стороны. Страдания и радости людей и животных вводятся в единое уравнение, охватывающее самые разные степени чувствительности, достоинства и терпения. Дальнейшие расчеты ошеломляют. Можно ли считать, что один человек эквивалентен тысяче мышей? Что человекообразная обезьяна ценнее человеческого младенца с синдромом Дауна? Имеет ли какую-то ценность пациент с глубоким слабоумием? После долгих споров и взаимных нападок Сингер и я достигли-таки общей позиции — человек должен относиться к другим животным как можно лучше. Призыв к сочувствию действует на меня гораздо лучше, чем любые холодные расчеты. Сингер вынужден был признать недостатки своего подхода, когда в печати появилась информация о том, что он оплачивает частных сиделок для своей матери, больной синдромом Альцгеймера. На вопрос, почему он не направил свои деньги более достойным людям, как следовало бы поступить по его собственной теории, он ответил: «Может быть, это сложнее, чем мне казалось, ведь когда речь идет о твоей матери, все иначе». Так всемирно известный утилитарист позволил личной преданности взять верх над всеобщим благоденствием — и, по моему глубокому убеждению, правильно сделал.

Наш короткий экскурс к десяти заповедям, Золотому правилу нравственности и принципу максимизации всеобщего счастья наглядно продемонстрировал мои сомнения в том, что моральные предписания и запреты можно представить в виде простых и бесспорных правил. Попытки сделать это следуют той же логике «сверху вниз», что и религиозная мораль, от которой мы пытаемся уйти. Она тоже не свободна от ошибок и рискует завести нас в тупик, поставив принципы выше человека. Этот поиск норм заслужил много критических оценок, вплоть до того, что иногда его называют «морально безответственным»[93]. С другой стороны, из работ Китчера, Чёрчленд и других философов можно понять, что имеет место и противоположное движение, которое пытается обосновать мораль биологией и не отрицает, что конкретные правила формируют люди. Это и моя точка зрения. Я не считаю, что наблюдения за шимпанзе или бонобо могут подсказать нам, что хорошо и что плохо, и не думаю также, что это может сделать наука, но я уверен, что природа помогает нам разобраться, как и почему мы стали заботиться друг о друге, и искать моральные принципы. Мы делаем это потому, что выживание зависит и от хороших отношений с окружающими, и от сплоченности общества.

Моральные законы — всего лишь приблизительные правила или, не исключено, просто метафорическое описание того, как нам следует себя вести. Тот факт, что базовые ценности можно усвоить и внедрить в систему настолько, что в результате каждый индивидуум будет обладать собственной автономной совестью, должен, по словам Канта, наполнять нас восторгом, потому что пока почти совсем непонятно, как это происходит.

Придерживаясь правил

Позвольте мне завершить главу еще двумя историями про межличностную мораль и общественный интерес у наших близких родичей. Я не утверждаю, что человекообразные обезьяны моральны в том же смысле, что и мы, но они точно демонстрируют оба эти необходимые качества. Первая история перекликается с моими более ранними замечаниями о том, что бонобо помнят, кого и в какое конкретно место укусили, и демонстрируют заботу и, возможно, даже сожаление о содеянном. Но вместо того чтобы разбирать отношения между самими обезьянами, мы рассмотрим сейчас их реакцию на ветеринара в зоопарке округа Милуоки. Несколько десятилетий назад, живя в штате Висконсин, я много раз навещал тамошних бонобо. У всех них, и особенно у альфа-самца Лоди, эмпатия проявлялась самыми разными способами. Лоди вообще покровительствовал очень многим, в том числе самке по имени Китти. Она ослепла и оглохла от старости и легко могла заблудиться в здании, полном дверей и туннелей. Утром Лоди осторожно выводил ее на любимое солнечное местечко на травке, а к концу дня будил, чтобы за руку проводить обратно в дом. Когда у Китти случался эпилептический припадок, он отказывался уходить и сидел рядом.

Но однажды Лоди поступил, мягко говоря, неэмпатично, откусив палец у женщины-ветеринара, раздававшей сквозь сетку витамины. Женщина попыталась выдернуть руку, но он только сильнее нажал. Услышав хруст, Лоди удивленно поднял голову, и рука без одного пальца оказалась свободна. Врачи в больнице не смогли пришить откушенный палец на место. Через несколько дней, однако, жертва вновь посетила зоопарк; при виде Лоди она подняла забинтованную левую руку и сказала: «Лоди, приятель, знаешь ли ты, что натворил?» При виде руки ветеринара Лоди удрал в самый дальний угол вольера и уселся там, опустив голову и обхватив себя руками.