Истоки морали: В поисках человеческого у приматов

Я целиком и полностью за снижение роли религии. Нужно меньше внимания уделять всемогущему Богу и больше — человеческому потенциалу. Разумеется, в этом нет ничего нового: обычная гуманистическая позиция. Сегодня гуманизм часто считают антирелигиозным направлением мысли, но начинался он совсем не так. Ранний гуманизм действительно критиковал церковную теологию, которую считал оторванной от практической жизни, но в целом он был вполне совместим с христианскими ценностями. Хотя здесь, пожалуй, следует проявить осторожность, ведь любые ценности назвать «религиозными» можно лишь условно. Мне кажется, что скорее универсальные человеческие ценности были в свое время усвоены различными религиями, причем каждая снабдила их собственными текстами и объявила своими. Только в XVIII в. гуманизм развился в альтернативу религии и привлек внимание масс; он предложил этическую жизненную позицию, основанную на разуме, а не на представлениях о сверхъестественном. Однако факт остается фактом: гуманизм не отделен от религии и тем более не противостоит ей. Терпимость к религии, даже если сама религия не всегда отвечает взаимностью, позволяет гуманизму сосредоточиться на самом главном — построении лучшего общества, основанного на природных способностях человека. Результат — эксперимент Запада по растущей секуляризации общества. Движение это, как движение тектонических плит, происходит невероятно медленно. Человечество не может и не должно изменяться мгновенно, да и религия — вовсе не чуждая внешняя сила. Это наше собственное создание, часть нас самих, неразрывно связанная с соответствующей культурой. Нам следовало бы научиться жить с ней и учиться у нее, даже если конечная наша цель — вступить на новый путь и изменить направление развития.

Бонобо, скорее всего, призвал бы атеиста настроиться на долгое сосуществование. Хорошо, конечно, что религия не является неотъемлемой составной частью морального общества, поскольку нравственность основана на внутренних качествах человека. Гуманизм, хотя и ставит разум во главу угла, тем не менее считает наш биологический вид созданием не только интеллекта, но и страстей. И здесь бонобо легко поймет человека. Наши эмоции — это эмоции социальных животных, причем не любых животных, а конкретно млекопитающих. Предыдущие попытки объяснить человеческое поведение с позиции биологии страдали тем, что слишком большое внимание уделялось генам, а сравнения слишком часто проводились с социальными насекомыми. Не поймите меня превратно, муравьи и пчелы прекрасно сотрудничают, а исследование их поведения очень помогло нам в понимании природы альтруизма. Тот факт, что одна и та же логика применима к таким разным видам, — настоящий триумф эволюционной теории. Однако у насекомых нет тех нейронных связей, которые у млекопитающих обеспечивают существование эмпатии и социальной помощи. И даже если поведение насекомых на первый взгляд напоминает наше, это не означает, что в основе его лежат те же процессы. Нельзя сравнивать шахматную игру компьютеров и гроссмейстеров: ходы, может быть, те же, но логика совершенно иная.

Бонобо, кстати, радостно указывает на то, что он тоже не насекомое. Сравнение с родичами-приматами помогает нам уберечься от всякого рода редукционистских попыток примитивизации человека, согласно которым все мы — рабы инстинктов. Те, кто так думает, спешат всякий раз заявить «Ошибка!», когда выясняется, что люди не всегда идут курсом эволюционной партии. Им проще обвинить во всем нас, чем пересмотреть свои теории. Суть же заключается в том, что между геном и поведением находится множество дополнительных слоев, от кодирования белков (этим занимаются гены) до нейронных процессов и психологии. Нами движут врожденные ценности и эмоции, которые скорее направляют, чем диктуют поведение. Они подталкивают нас в определенном направлении, но оставляют значительную свободу действий. В результате мы способны заботиться о тех, кто не в состоянии ответить нам тем же, усыновлять чужих детей, сотрудничать с посторонними людьми и сочувствовать представителям других биологических видов. И мы не одни такие; недавний пример — случай, когда горбатые киты помогли самке серого кита защитить детеныша от нападения косаток — китов-убийц[111*]. Все млекопитающие чувствуют горе других, в результате чего уровень альтруизма у них значительно выше, чем предсказывают геноцентрические теории.