Истоки. Книга первая

Юрий прошел в партком. В приемной комнатке технический секретарь Марфа Холодова, пожимая широкими, пышными плечами, певуче говорила Рэму Солнцеву:

– Ни одно государство не удержится на холостяках. – И розовые пальцы ее порхали над клавишами пишущей машинки.

Рэм с улыбкой смотрел сквозь дым своей папиросы на грудь Марфы. Увидев Юрия, он вскочил со стула, прошел вместе с Юрием в кабинет. Отбрасывая назад красноватые волосы, загадочно улыбаясь умными нагловатыми глазами, сказал:

– Вам поклон. Угадайте, от кого?

Юрий редко краснел, зато если краснел, то до ушей, до корней волос, и тогда странным, чужим казалось выражение смущения на его чеканном, спокойном лице.

– Скажите, от мужчины или от женщины, и тогда я попытаюсь угадать. – Под наигранной небрежностью Юрий скрывал свое острое волнение.

– Среди мужиков у вас нет друзей: красивых и удачливых не любят. Им завидуют. Я первый завистник. Девушка кланяется, – сказал Рэм и помахал голубым конвертом. – Скоро приедет. В заводском поселке не найдется комнатушки? Помогите сестренке.

– Если она захочет. А то ведь откажется, да еще и обидится. Я немного знаю ее.

– Еще бы! Да, она такая… – Рэм вздохнул, вспомнив, что за характер у сестры.

– Юлия Тихоновна не вышла замуж?

– Что за вопрос, Юрий Денисович? – обидчиво удивился Рэм, и в этом удивлении чувствовался упрек Юрию, который лучше кого бы то ни было должен был знать, что Юлия не выйдет замуж, пока он не захочет этого. – По-моему, она останется одинокой.

– Многие девицы бунтуют против замужества до поры до времени, но верной своему девическому непорочному знамени остается только одна Холодова Марфа.

– И она, кажется, гнездо вить собирается…

– На земле или на дереве?

– Как бы не в светелке, где живет ваш Саша.

Юрий чуть приподнял рыжеватую бровь.

– Почему бы сестре не остановиться у отца родного? – спросил он.

– До бога далеко, до отца высоко. Я не переступлю порога отцовского дома, пока мадам Персиянцева под одной крышей с моим Тихоном Тарасовичем. Если Юлька поселится, я ей не брат. – Рэм сжал зубы, желваки забегали под темной кожей на челюстях.

– Рэм Тихонович… мне, право, неловко… Я не имею права… – смущенно заговорил Юрий.

– А если я верю вам? – продолжал Рэм с настойчивостью человека, решившегося высказаться до конца. – Я откровенный! Мадам пустит в ход все свое змеиное очарование, чтобы отвратить Юльку от вас. Спит и во сне видит, как бы породниться с одним человеком – с товарищем Ивановым. Разумеется, через Юлию. Есть такое редчайшее дарование – Иванов: поэт, политический деятель. Я все знаю! Есть у меня в отцовском раю-особнячке агентура. Теща папаши. Жалостливая старушка. Любит нас с Юлькой, хотя мы так и не согласились надеть на шеи крестики… Помогите, Юрий Денисович, сестренке, не обижайте ее. Иначе осерчаю. – Рэм уж открыл дверь и сказал с порога с бесшабашным озорством. – Бабусе той, как она преставится, отопью памятник из нержавеющей стали!

– У насмешников зубы болят.

Разговор с Рэмом Солнцевым оставил в сердце Юрия мутный, неприятный осадок. Было в этом что-то лишнее, злое.

Но, отпустив домой Марфу Холодову, Юрий почувствовал приятную облегченность: впервые за день остался один. Снял пиджак, развязал галстук, сел в кресло, расслабив мускулы, свободно вытянув ноги и раскинув руки. Любил эти редкие минуты, когда выключался из потока жизни. Они напоминали любимое развлечение на Волге. Ляжет, бывало, на спину, и река несет его, а он бездумно смотрит в синеву небес, на одинокое, снежной белизны облако.

Но ему только так казалось сейчас, что он ни о чем не думает. Где-то в глубине сознания под привычный с детства басовитый гул заводов шла напряженная работа. Вставал в памяти нежный профиль Юли Солнцевой, и Юрий спрашивал себя: что за странные отношения у него с этой женщиной? Юля писала, что они слишком схожие натуры и поэтому между ними не может быть контакта, необходимого для семейной жизни.

«Отказать ей в искренности не могу, в правильности слов ее сомневаюсь… А эта Рита… бедная девочка, она называет меня жестоким, очевидно, за то, что мне противно ее крикливое желание выйти за меня замуж. А, все пустяки пока! Впереди у меня жизнь, я молод, здоров, свободен. Пусть будет все: любовь – так безоглядная, сильнее разума. Горе – поборемся и с горем! Пусть жизнь будет круто замешана!»

Звонок телефона, как внезапный грубый окрик, встряхнул Юрия. Бодрым, шутливым тоном Савва спрашивал, играя генеральским баском, можно ли ему зайти в партийный штаб.

В шутке этой Юрий почувствовал затаенное желание Саввы не уронить себя, его снисходительную усмешку над ним, молодым работником.

– Заходите, Савва Степанович, через десять минут. Давно не видались.

Зашнуровал ботинки, повязал галстук, зачесал назад растопыренными пальцами мягкие вьющиеся волосы и встал у окна.