Истоки

Навстречу веселым колесам шел день. По пятам ночи улетал обезглавленный дым. Могучая река земли неслась и крутилась, уносила деревья, деревни, станции. Станции подбегали всегда в вихре и грохоте, мелькали в золотом рассвете за проснувшимися окошками.

Ночь похоронила войну. Могучая река земли намывала над нею курган. Могучая река мира и безопасности: земля, небо, воды и ветер без края…

Капитан постепенно различал спящих.

Присутствие этих подчиненных ему людей, вчера еще столь смущавшее, сегодня делало теплыми и надежными стенки вагона. Большинство из них он знал уже по фамилиям.

Рядом с ним спал лейтенант Гринчук, галициец [65], которого он вчера полушутя, полувсерьез назначил, своим адъютантом, потому что Гринчуку легче ориентироваться и договариваться в этой чужой стране. Адъютант этот, правда, весь пропах хлебной сыростью галицийских хат и своими мужицкими челюстями ужасающе коверкает армейский немецкий язык, хотя и очень старается. Зато среди русских солдат и польского населения он, в своих широких казенных брюках, держится самоуверенно и ловко, и твердо выпирает в этой среде его угловатый выдающийся подбородок.

За Гринчуком лежат два обер-лейтенанта, которым оставили местечко на капитанских нарах из уважения к их званию и возрасту. Первый из них — совершенно лысый ополченец Кршиж, окружной судья откуда-то из Моравии. Капитан познакомился с ним еще вчера, в казарме. Кршиж сидел тогда рядом с капитаном на шинели, усыпанной хлебными крошками, и разговаривал скупо, с неприветливой резкостью, хотя глаза его, даже когда он хмурился, были полны доброты.

Второй, у дальней стенки, был из земского ополчения. У него сутулая спина чиновника и массивное брюхо любителя пива. По-немецки он говорит безукоризненно и столь же безукоризненно произносит, представляясь, свою чешскую фамилию — Грдличка. Разговаривая с капитаном, он как-то по-штатски стесняется и предпочитает заменять слова жирной улыбкой.

На противоположных нарах, ногами к капитану, спит беззаботным сном тонкий лейтенант с перевязанной головой. Эта повязка сделала его самой заметной личностью в вагоне. У него университетское образование и титул доктора [66], каковое обстоятельство он сумел с ненавязчивой самоуверенностью возвестить всем еще вчера, при первом же знакомстве. От этого благосклонность капитана к нему явно возросла. Капитан стал обращаться к этому лейтенанту по-товарищески просто: Du, Doktor [67], или даже еще интимнее, Du, Мельч. Таким образом капитан маскировал сердечной приязнью свое уважение к офицеру низшего ранга. А доктор Мельч умел отвечать на капитанскую благожелательность удивительно смело уравновешенной смесью безупречной учтивости и непринужденно-небрежной короткости.

На тех же нарах лежит еще лейтенант Вурм, однополчанин капитана. Это долговязый парень с удивительно маленькой головой, которая очень гармонирует с его беззастенчиво-мальчишескими манерами. Вурм считает себя остроумным и потому ходит, выпятив подбородок и несколько склонив набок голову в лихо заломленной фуражке.

Лейтенанты Крипнер и Томан поместились на нижних нарах. Остальные уж слишком мелкого звания. Среди них капитан отметил только черноволосого, черноглазого кадета, который представился как служащий магистрата в Брно.

* * *

Спящих разбудил санитарный поезд, влетевший на станцию, сотрясая шпалы и прочерчивая трубой паровоза черную борозду в чистом небе над лесом. Он промчался, не останавливаясь, разбросал по тихой станции веселые блики от своих сверкающих окон, пронесся ураганом мимо спящих вагонов, обдал их песком и только мазнул по изумленным глазам своими заносчивыми красными крестами и гремящим хвостом. Он уносил землистые шинели, зеленые гимнастерки, белые рубахи и бинты. И — главное — лица. Лица, бледные и пылающие. В вагонах промелькнули и голубые австрийские шинели, знакомые голубые фуражки и руки, руки, машущие в знак привета.

Поэтому с веселым грохотом поезда смешались крики разбуженных:

— С фронта, с фронта!

— Осмелюсь доложить, пан взводный, подкрепление идет!

— Ферштеркунг армерезерве, форрюкунг дирекцион Москва! Вир шпилен аус… [68]

Люди вокруг капитана старались не слышать этих криков и потому говорили:

— Наши раненые…

И высовывались из окон, даже когда поезд уже пролетел — чтоб скрыть от других блеск глаз.

— Счастливые раненые! — громко вздохнул капитан.

Но сочувствие и ему не удалось; тогда молодые офицеры с нижних нар рассеянно заговорили, как бы покоряясь судьбе:

— Да уж будь что будет, только бы и нам в конце концов добраться до дому. Что мы теперь можем?

Неожиданно черноволосый кадет предложил всем, сколько их тут есть, обменяться адресами. Чтоб не растерять свидетелей! Мельч, притворившийся, что проснулся только сейчас, первым весело выкрикнул свой адрес на родине. Остальные охотно, без звука, согласились.

При этом кое-кто поглядел на нижние нары, где спал Томан; из этого угла, покрывая общий шум, донесся вдруг голос:

— Я? У меня документ в кармане! Письменный приказ — не отступать!