Источник судьбы

В итоге к госпицию они отправились целой толпой: Рерик, Рейнельда, ее младшая сестра Ита — четырнадцатилетняя девушка, уже почти такая же красивая, хотя, в глазах Рерика, уступавшая старшей сестре, — Рагенфредис с младшей сестрой Региной, две служанки, а еще Эгиль Кривой Тролль и Асвальд Лосось. Эгиль нес два кошеля — от Теодрады и от самого Рерика, тоже с фунтом серебра, в основном денариями, а еще разными обрезками и обломками непонятно чего. Снова шел дождь, и все натягивали на головы шерстяные и кожаные капюшоны, но всю дорогу болтали и смеялись. Настроение у всех было такое прекрасное, что даже попадание в лужу и крылья брызг, падавших на мокрые подолы, вызывал новую бурю смеха. Рерик даже не помнил, когда еще ему было так весело. Даже когда они с Харальдом одерживали победы во Франкии и брали большую добычу, даже когда он совершил свой первый подвиг — убил морского конунга Харда Богача, еще там, в Смалёнде, и тем отомстил за своего дядю, Ингвара конунга — тогда у него были гораздо более весомые причины торжествовать, но не было такой чистой, легкой радости. Проходя по шатучим мосткам перед гаванью, он протянул Рейнельде руку, чтобы поддержать ее — она дала ему руку, немного озябшую и влажную от дождя, а потом забыла отнять.

Госпиций располагался в гавани, между корабельных сараев — Теодрада и Хериберт нарочно выбрали это место, чтобы уставшим после морского перехода путникам не приходилось далеко ходить в поисках пристанища. Сейчас, весной, когда корабли оживленно сновали между виками, здесь было битком набито, и даже перед дверями сидели какие-то неопрятного вида люди неведомых племен. Двое играли в кости, расстелив на земле обрывок грязной тряпки, один сидел на бревнышке, обняв колени, и пел песню на непонятном языке.

— А она на месте? — сказала Рейнельда, имея в виду Катлу. — Или ходит где-то, отыскивает бедных?

— Пойдем посмотрим, — предложил Рерик.

— Фу, как там воняет! — Ита сморщила нос, едва вдохнув теплый, но дымный и душный воздух в дверях.

— Терпи! — сказала ей Рейнельда. — Помнишь, как мы хотели стать монахинями? А монахини ни от чего не воротят носы и сами ухаживают за больными.

— Но мы же уже передумали! — Ита фыркнула. — Между прочим, я тоже могу стать королевой. Анунд конунг вчера спрашивал, нет ли у меня жениха и как бы мне понравилось жить в Свеаланде.

— Вот шустрый мужик! — Рерик усмехнулся. — Ита, ты смотри, много ему не позволяй. Если начнет руками лезть, сразу скажи мне — я ему ноги поотрываю.

— Ноги-то здесь при чем? — фыркнула Регина, и все снова покатились от хохота.

— Асвальд, сходи, посмотри, на месте Катла? — Рерик кивнул хирдману на дверь, и тот скрылся внутри.

— Она здесь, только спит, — доложил тот, вернувшись. — И служанка с ней, тоже спит.

— Устали, надо думать, весь день по домам ходили, — сочувственно кивнула Рагенфредис.

— Ну, пойдем, тихонько положим деньги и скажем служанке, что это от графини, — предложила Рейнельда.

— Пойдем. — Рерик взял у Эгиля оба кошеля. — А вы все здесь подождите, а то ржете, как свиньи, разбудите женщину.

И все опять захохотали, хотя чего, собственно, смешного он сказал?

Крепко держа Рейнельду за руку, Рерик первым вошел в госпиций. Тот представлял собой обычный в северных странах «длинный дом» с земляным полом, тремя очагами посередине и высокими лежанками по сторонам. Прямо на этих же лежанках постояльцы сидели, перекусывали чем боги послали, болтали, обменивались своими приключениями, чинили одежонку. Чадили очаги, в которых горело то по горсточке торфа, то кучка деревянных обломков и всякого мусора, собранного у моря. Пахло соответственно — дымом, прелым тряпьем, влажной шерстью и кожей, немытыми телами и подгорелой кашей. Рейнельда прикрывала нос краем капюшона и думала, что только от особенно большого благочестия состоятельная женщина предпочитает жить здесь, хотя может воспользоваться гостеприимством графов.

Завидев хорошо одетую пару, бродяги оживились — за последние дни они привыкли, что состоятельные люди зачастили в госпиций раздавать милостыню. Из-за этого нищие благословляли Катлу и даже твердили, что она-де наверняка святая. Вот и теперь бродяги толпой бросились к Рерику и Рейнельде, а один, мыча что-то — очевидно, немой — даже кинулся им в ноги и стал хватать за подолы, так что Рерику пришлось стукнуть его ножнами меча по немытой голове.

Для Катлы, как для богатой и знатной путешественницы, выделили дальний конец дома, отгородив его от основного помещения занавеской из бычьей шкуры. Заглянув туда, Рерик и Рейнельда увидели лежанку, более чистую, чем все прочие — одеяла и простыни Катла привезла с собой. Сама путешественница спала, сняв только башмаки и укрывшись плащом, а служанка прикорнула рядом, сидя на приступке и положив голову на плащ.

— Жалко будить, — шепнула Рейнельда. — Вон как обе устали — едва хватило сил башмаки снять.