Исступление. Скорость

– Почему ты никогда мне об этом не говорила, Айви?

– Ладно, можем поговорить о ней.

– Поговорить о ней?

– Поговорить о том, какой она была, как сильно она страдала… от этих разговоров ты обретаешь покой? – спросила Айви.

– Покой? Нет. Почему ты так решила?

– Воспоминания о том, какой она была до комы, позволяют тебе обрести покой?

Он задумался.

– Иногда.

Ее удивительные глаза цвета бренди оторвались от фисташек, встретились взглядом с его глазами.

– Тогда не говори об этом теперь. Просто помни, какой она была.

Покончив с двумя вишнями, ворон сделал паузу, чтобы размять крылья. Бесшумно они расправились и столь же бесшумно сложились.

– Зачем ты взяла эту фотографию с собой, когда пошла к ней? – спросил Билли.

– Я ношу их с собой всюду, последние фотографии мертвых.

– Но почему?

– Я же гаруспик, – напомнила она ему. – Изучаю их. Они предсказывают будущее.

Билли отпил чая.

Ворон наблюдал за ним, раскрыв клюв, будто кричал. Не издавая ни звука.

– И что они предсказывают насчет Барбары? – спросил Билли.

Пауза перед ответом могла толковаться двояко: то ли Айви обдумывала, что сказать, то ли мыслями была где-то далеко и ей требовалось время, чтобы вернуться.

– Ничего.

– Совсем ничего?

Она уже ответила. Повторять не собиралась.

И богомол с фотографии, лежащей на столе, ничего не сказал Билли.

– Откуда у тебя взялась эта идея, гадать по мертвым? – спросил Билли. – От бабушки?

– Нет. Она этого не одобряла. Набожная католичка, она полагала веру в оккультное грехом. И тот, кто верил в подобное, подвергал опасности свою бессмертную душу.

– Но ты не согласна с нею.

– И согласна, и не согласна, – ответила Айви даже тише, чем обычно.

После того как ворон съел мякоть третьей вишни, косточки остались лежать на подоконнике, бок о бок, – свидетельство того, что он признает принятые в доме правила аккуратности и порядка.

– Я никогда не слышала голос матери, – добавила Айви.

Билли не понял, что это значит, потом вспомнил, что ее мать умерла при родах.

– Еще будучи совсем маленькой, я знала, что мать должна сказать мне что-то очень важное.

Впервые он заметил настенные часы. Без секундной, минутной и часовой стрелок.

– Этот дом всегда был таким тихим, – продолжала Айви. – Таким тихим. Здесь учишься слушать.

Билли слушал.

– У мертвых есть что сказать нам.

Блестящими черными глазами ворон смотрел на свою хозяйку.

– Стена здесь тоньше. Стена между мирами. Душа может докричаться через нее, если есть на то сильное желание.

Откладывая в сторону пустые скорлупки, кладя орешки в миску, Айви производила очень тихие звуки, на пределе слышимости.

– Иногда ночью, или в те моменты во второй половине дня, когда, случается, все застывает, или в сумерках, когда горизонт проглатывает солнце и полностью заглушает его, я знаю, она меня зовет. Я буквально слышу ее голос… но не слова. Слова пока не слышу.

Билли подумал о Барбаре, говорящей из глубин своего неестественного сна, о словах, бессмысленных для всех, но имеющих значение для него, пусть пока еще загадочное.

Он находил, что Айви Элгин не только влечет к себе, но и тревожит. Несмотря на всю ее невинность, предупреждал себя Билли, в ее сердце, как у любого мужчины или женщины, должен быть уголок, куда не проникал свет, куда не могла попасть успокаивающая тишина.

Тем не менее, несмотря на то что он думал о жизни и смерти, несмотря на мотивы, которыми руководствовалась Айви, если такие мотивы у нее и были, Билли чувствовал, что она искренне верит в стремление матери дотянуться до нее, в то, что мать не оставит этих попыток и в конце концов своего добьется.

Более того, Айви произвела на Билли такое сильное впечатление, и веское слово тут сказало не здравомыслие, а подсознательная логика, что он не мог полагать ее обычным эксцентричным человеком. В этом доме стена между мирами действительно могла утончиться, размытая многими годами тишины.

Ее предсказания, базирующиеся на мертвых, редко сбывались хотя бы в малой степени. Она винила себя в неумении правильно истолковать увиденное, но отметала предположение, что гадание по мертвым в принципе бесполезно.

Теперь Билли понимал ее упрямство. Если живой не мог узнать будущее по уникальным особенностям каждого мертвого тела, тогда, возможно, и мертвые ничего не могли сказать живым, и девочка, жаждущая услышать голос матери, никогда его не услышит, как бы ни прислушивалась, сколько бы времени ни молчала, ловя каждый звук, нарушающий тишину.

Вот она и изучала фотографии сбитых автомобилями опоссумов на обочинах дорог, мертвых богомолов, птиц, упавших с неба.

Она тихонько ходила по дому, беззвучно чистила фисташки, едва слышно говорила с вороном или совсем не говорила, и временами тишина становилась гробовой.

Так случилось и на этот раз, но Билли разорвал тишину.

Заинтересованный не столько в анализе ее поведения, сколько в ее реакции, наблюдая за нею более пристально, чем это делала птица, Билли сказал:

– Иногда убийцы-психопаты оставляют себе сувениры, которые напоминают им о жертвах.