Испытательный срок

Мысль о том, что я буду жить в Москве, когда вырасту и закончу школу, конечно, не покидала меня с тех пор. В школе я отличалась от своих одноклассников какой – то особой сообразительностью, это не значит, что я зубрила уроки вечера напролет, вовсе нет, просто я обладаю феноменальной памятью. Помню уроки истории, когда учитель тщательно выбирал того, кто будет отвечать у доски, а я успевала прочитывать заданный параграф и повторить у доски то же самое чуть ли не слово в слово. Это не составляло для меня особого труда. За десять школьных лет я умудрилась ни разу не принести домой двойки, тройки случались редко, и то по моей собственной глупости. Читать я любила, а вот с точными науками мне так и не удалось подружиться. Тамара, самая толстая и одновременно самая умная девочка в классе, давала мне списывать математику. После школы я заходила к ней в гости, и мы все время ели. Незаметно я прибавила в весе и уже не сильно отличалась от нее.

Как я любила лето! Можно было спать до обеда и читать книги до рассвета. Я карабкалась на крышу дома по прогнившей лестнице, из которой торчали ржавые гвозди, чтобы никто не мог найти меня. Листья каштанового дерева щекотали мне ноги и бережно одаривали меня прохладной тенью. Я путешествовала по миру вместе с героями, переживала, страдала, любила и плакала в голос вместе с ними. К реальности меня возвращал мамин голос: «Оля, иди поешь, хватит уже там валяться». К первому сентября я прочитывала все книги из списка обязательной литературы и даже больше. Один забавный случай вдруг всплыл в памяти: учительница попросила меня пересказать поэму «Мцыри» Лермонтова, но сделать это я так и не смогла. Неожиданно для себя я начала читать поэму наизусть, размахивая руками, выражая всю гамму чувств, переполнявших мою душу. Когда я закончила, в классе было тихо, а через пару секунд я услышала шквал аплодисментов. Учительница была настолько поражена, что обещала мне пятерку в школьном аттестате и разрешила посещать уроки литературы по желанию.

Попытка поступить в театральный московский вуз не увенчалась успехом. Нина Михайловна Дорошина, принимавшая вступительный экзамен, даже не подняла на меня головы, затем громко высморкалась и пригласила следующего. Я поступила в Тульский институт культуры, где мне предстояло освоить профессию режиссера театрального коллектива. Четыре года пронеслись как мгновение. День выдачи дипломов совпал с моим двадцать вторым днем рождения. Мечты о переезде в Москву приобрели более реальные очертания, и я начала собираться в дорогу. В родном городе меня ничто не держало, и я чувствовала себя свободной, как выбившийся из связки воздушный шарик, который медленно набирает высоту и превращается в маленькую черную точку, и только Богу известно, что с ним происходит, когда эта черная точка навсегда исчезает в небесном голубом пространстве. Что буду делать в Москве, я точно не знала, но и оставаться в городе, где по ночам горит одинокий фонарь на главной улице, навевающий тоску, я точно не хотела. Было ли мне страшно покидать родной город? Нет. Я знала, что будет нелегко, но все-таки ощущение неизвестности настолько будоражило мои мысли и наполняло тревожной радостью, что я ждала отъезда, как ребенок ждет Рождества. Родители не препятствовали моему решению и помогали собираться в дорогу, они и сами всю жизнь мечтали уехать из этого города, но им это так и не удалось.

Вечер перед отъездом оказался напряженным. Красный чемодан ждал в углу своего часа, вот только с адресом еще предстояло определиться. За годы моего взросления между мамой и теткой пробежала черная кошка, что конкретно случилось, они тщательно держали в тайне, но перестали звонить друг другу. Первое время я поддерживала общение с теткой. Долгие московские переговоры воспринимались матерью как предательство, поэтому вскоре под давлением недовольной мамы я перестала звонить ей тоже.

– Нет, не буду звонить, – мать раздраженно брякнула телефонной трубкой. – Испортились у нас отношения много лет назад, ты же знаешь. Был бы наш отец жив, он надрал бы ей задницу, и дело с концом. – Она резко ударила о колени опухшими от многолетней работы ладонями, встала и, подняв указательный палец к потолку, добавила, сделав при этом такое выражение лица, как будто ей в голову пришло что-то гениальное: – Лучше так, без предупреждения появиться на пороге, и у нее не останется выбора. Спустя время она привыкнет: живет одна, а с тобой все веселее.

– Да ладно, мам, это у нее с тобой разборки, меня-то она любит, – я пыталась ее успокоить, заметив нервозность в голосе и в движениях.

– Глупая ты еще, молодая. Переживаю я за тебя очень, – она протянула ко мне руки, – иди обниму, – и прижала мою голову к груди да так крепко, что я слышала учащенное биение ее сердца.