Выскочив из бара, он ахнул: вся база была освещена. И усмехнулся: генерал знал дело. К каждой казарме был приставлен караул. Не видно было ни одного солдата. Во все стороны шли офицерские патрули — по двое, — один шел с портфелем, другой собирал стрелы, срывал с них билетики и складывал в портфель. Иногда офицеры менялись обязанностями, но все шли парами.
Из штаба навстречу Мортону шли беглым шагом новые и новые патрули.
Некоторые офицеры, тоже по двое, входили в казармы. Мортон понял: собирают приемники. Но уж наверняка кое-кто из солдат припрятал свой транзистор. И не один Вайс, должно быть, украдкой сходил за пропусками…
Начальник штаба, не слушая приветствия Мортона, взглянул в расписание.
— Мортон, явитесь к месту предыдущего дежурства! Будете в распоряжении Стенниса до особого приказа. Быстро!
Хорошо хоть то, что он окажется рядом со Стеннисом. Бобби — настоящий друг!
Офицерский патруль уже обследовал казарму резерва. На столе у Стенниса лежали десятка два приемников разного размера, от «сережки», которая надевается прямо на ухо, до солидного «комода», в котором заключены и приемно-передающее устройство, и магнитофон, и проигрыватель. Стеннис мрачно рассматривал это нагромождение радиоаппаратуры.
— Ты уверен, что собрано все? — спросил он.
— Конечно, нет. Вайс не сдал свои транзистор! — ответил Мортон. — Я видел: у него «Ташиба», японский.
— Почему, черт возьми, приемники не вписаны в солдатскую книжку?
— Кто же знал, что партизаны прибегнут к такой провокации?
— А ты уверен, что это провокация? — Стеннис хмуро взглянул на Мортона и крикнул в переговорное устройство: — Вайс!
Вайс появился в дверях непривычно мрачный.
— Где ваш приемник «Ташиба»?
— В мастерской. На ремонте, сэр!
— Распишитесь. Два месяца тюрьмы, если приемника в мастерской нет.
— Извините, сэр, возможно, его принесли, пока мы сменяли караул.
— Вполне возможно, Вайс. Сходите и посмотрите тщательнее!
— Есть, сэр!
Он вернулся через три минуты и бережно положил транзистор на стол.
— Разрешите идти, сэр?
— Идите, Вайс.
Стеннис включил штабное радио и попросил Мортона:
— Выбери из этого дерьма какую-нибудь пищалку, Дикки. Сейчас прикажут включить.
Действительно, штабное радио передавало приказ Мортону — включить транзистор на любую передачу с родины, Стеннису — записать содержание передачи и возможные помехи.
Мортон отыскал передачу из Техаса. Стеннис улыбнулся: оба они были техасцами, и было приятно слышать долгие гласные и придыхания на согласных, как будто с тобой разговаривает кто-то из родных. Стеннис записал: «23,55. Супер Техаса. Новости штата».
Диктор неторопливо описывал чье-то бракосочетание, потом зазвучали знакомые имена, шло перечисление гостей. Стеннис пробормотал:
— Интересно, узнают ли они меня, если я вернусь индейцем?
— Не сходи с ума, Бобби! — сердито остановил его Мортон.
В приемнике что-то взвыло, голос из Техаса начал удаляться, как будто торопился на родину, и возник другой голос, твердый, жесткий, с чуть заметным акцентом.
«Говорит радиостанция „Свободный народ“! — записывал Мортон. — Передаем ультиматум штаба повстанческой армии командованию, офицерам, сержантам и солдатам американской военной базы „Спринтер“».
Закончив чтение ультиматума, диктор добавил:
«Очевидно, командование постарается скрыть от рядового состава базы наше предупреждение. Поэтому завтра с утра мы будем передавать его через громкоговорители, поставленные возле базы. Просьба к солдатам, когда им прикажут обстреливать эти громкоговорители, не уничтожать их, чтобы все узнали содержание ультиматума…»
Что-то щелкнуло в приемнике, и техасский голос вернулся обратно. Но Мортои его уже не слушал. Он сломал карандаш и сидел, склонив голову, глядя на неразборчивые каракули.
— Интересно, что сейчас делает Старик? — хрипло сказал Стеннис. Он вытащил из стола свою флягу и разлил виски в бумажные стаканы, стопкой стоявшие возле графина с водой. Один пододвинул Мортону, из второго выпил сам.
— Думаю, то же самое, что делаем мы! — Мортон примерился к уровню жидкости и проглотил ее в один прием.
— Нет, его так просто с ног не собьешь! И потом у него же под штабом экранированное убежище!
— Они дали нам три дня. Значит, если это не блеф, то первые перемены произойдут быстро.
— Смотри-ка, — ехидно буркнул Стеннис, — наш Фома неверующий тоже поддался психогенезу! Ты же говорил, что все это пропаганда!
Мортои сжал кулаки. Он не любил ехидства. И замер, вытаращив на обидчика глаза.
— Что ты на меня так смотришь?
Стеннис вскочил на ноги, провел рукой по лицу.
— Н-ничего, н-ничего! — пробормотал Мортон.
Но Стеннис уже не слышал. Выдвинув ящик, он лихорадочно рылся в бумагах, пока что-то не загремело под рукой. И вытащил маленькое зеркало, перед которым они брились по утрам после дежурства.
— Я ничего не вижу! Нет! Нет!
Он отрицал это так яростно, что Мортону снова показалось, что у Стенниса лицо становится медным, а нос горбится и кончик его отвисает вниз, тонкий, хищный, как клюв птицы. Но Стеннис уже успокоился.
По селектору прозвучал сдержанный голос начальника штаба: