Испытание совести

Благожелательная пропаганда навязывает и нам, и всему миру трафаретный образ испанца, который я для удобства назову вечным. Вечный испанец беден и горд, прост и щедр, страстен и храбр. И в довершение он обладает неоценимым благом — душой, которую потеряли меркантильные и вульгарные европейцы. Миллионы туристов, ежегодно наводняющих нашу страну, сочными примерами подкрепляют этот стереотип, настойчиво вбиваемый им в голову литературой, кино и прессой. Перечисление приписываемых испанцам «достоинств» было бы слишком длинным, но, впрочем, большая их часть сводится к одному — бескорыстию. Торговец, из Лилля или квалифицированный рабочий из Франкфурта расскажут, как их накормили в бедной ламанчской семье, отвергнув предложенные в уплату сто песет; как безработный землекоп из Мурсии просто так, не за деньги водил их по городу, показывая памятники и достопримечательности. Кое-кто восхитится радушным, «некоммерческим» отношением к клиенту испанских проституток (в отличие от немецких или французских) либо достоинством и предупредительностью испанских официантов (несравнимых со швейцарскими или итальянскими). Как сказал мне один андалусский землевладелец, «чем испанец беднее, тем он щедрее». Осознав эту высшую истину и вдоволь наговорившись о столь изумительной широте натуры, торговед Дюпон и квалифицированный рабочий Шмидт даже не подумают следовать такому образцу в своем родном Лионе или Франкфурте. Высокий уровень жизни избавляет их от бескорыстных порывов нищеты. Иностранец восторгается нашими качествами, но, надо признать, не очень-то стремится подражать им. За этим восторгом, по сути, скрывается глубокое презрение. Упомянутый андалусский землевладелец про себя добавляет к сказанному: «Когда я вижу замечательного человека, я думаю, что ой, скорее всего, беден».

Интересно, что, когда заходит речь об испанской душе, ведут себя, как в дешевых закусочных и барах, где уважаемой публике разрешается приносить еду с собой: каждый видит то, что хочет увидеть. Предполагаемые достоинства часто существуют лишь в голове того, кто их нам приписывает; пройдя испытание разумом, они часто оборачиваются недостатками. Так, хваленую «аскетическую» бедность испанцев нельзя считать доблестью по той простой причине, что она не, результат свободного нравственного выбора, а анахронизм, который мы терпим уже несколько столетий, вместо того чтобы взбунтоваться и избавиться от него. Точно так же пресловутое бескорыстие испанского народа — следствие не столько постоянства его характера, сколько социальной незрелости. Впервые столкнувшись с иностранцем, испанец бессознательно ждет какого-то чуда. В любом уголке страны механик ремонтной мастерской или служащий автозаправочной станции хочет услышать из уст туриста цену «дофина» или «сеата-600», которую он давно уже знает, ибо задавал этот вопрос десятки раз. Испанец жаждет удостовериться в том, что за границей автомобиль гораздо дешевле, что французский или бельгийский рабочий может купить его и отправиться на нем в оплаченный месячный отпуск. Признав превосходство иностранца, наш соотечественник лезет из кожи вон, чтобы обслужить его, расспрашивает, нельзя ли получить работу в его стране, и с наивной верой дает ему бумажку со своим домашним адресом. Ежегодно тысячи испанцев вопреки всякой логике возлагают свои надежды на то, что записка, переданная немецкому сеньору, с которым они познакомились летом, чудесным образом превратится в рабочее место. Но проходят месяцы, и надежды рассеиваются. С этого времени испанец смотрит на иностранца другими глазами. Отныне, отказавшись от иллюзий, он постарается извлечь из последнего максимум пользы. Не боясь прослыть самонадеянным, можно предсказать, что в ближайшие годы отношение к туристу из Европы станет таким же, как к родному осточертевшему буржую. Когда в барселонском порту впервые бросила якорь американская эскадра, ее встречали толпы мужчин и более или менее приличных женщин, для которых заморские моряки были чем-то вроде богов, прибывших с другой планеты. Барселонцы водили гостей в рестораны подешевле и изощрялись, чтобы угодить. Сегодня их единственная цель — вытянуть из янки как можно больше денег.