В то самое время, когда над лагерем батальона Карпова разорвались первые снаряды, заполыхала и вся граница Советского Союза от Балтийского до Черного моря. Вступил в действие «план Барбаросса».
Верховное главнокомандование фашистской Германии двинуло против Советского Союза 170 дивизий, полностью укомплектованных, имеющих опыт боев в Европе, оснащенных новейшим оружием и техникой, отобранными у покоренных стран. Стремясь молниеносно прорваться к Москве, фашисты бросили на это направление около трети самых лучших своих войск, объединенных в группу армий «Центр», против восьми расположенных в приграничной полосе стрелковых и нескольких танковых дивизий Западного особого военного округа.
Несмотря на громадное превосходство врага и на то, что наши войска были застигнуты врасплох, полки и батальоны этих советских дивизий приняли бой и геройски сражались, защищая каждую пядь родной земли.
В страшное воскресное утро 22 июня 1941 года на всем фронте Западного особого военного округа завязались ожесточенные бои за Кольно, Ломжу, Граево, Цехановец, Брест — и не только за города, но за каждое селение, речку, бугорок.
Фронт был широк — около четырехсот километров, — и враг, конечно, легко находил слабые места на флангах дивизий и полков, обходил их и вырывался на оперативный простор.
Так получилось и на небольшом участке батальона Карпова. Лобовая атака передового гитлеровского отряда захлебнулась. Видя безрезультатность своих атак, фашисты нащупали фланги батальона, обошли их и зашли ему в тыл.
Это вынудило капитана отвести остатки значительно обескровленного батальона на следующий рубеж.
Прикрываясь небольшим отрядом смельчаков пулеметчиков, батальон отходил от рубежа к рубежу, останавливал гитлеровцев и заставлял их вступать в бой.
На последнем рубеже, в бою за шоссе Ведомля — Брест, осколком снаряда Карпов был тяжело ранен, и Железнов принял на себя командование батальоном. Отбиваясь от наседавшего врага, он отводил батальон к Жабинке. Теперь это был уже не батальон, а, скорее, полк, который рос и пополнялся за счет военнослужащих укрепленного района, отпускников, не нашедших своих частей, и особенно за счет запасников. Пополнился он и оружием. Появилась даже собственная радиостанция.
В бою под Черноницами Железнов находился на своем НП, расположенном на западной опушке небольшой рощицы. К нему явился командир связи штаба дивизии, который следовал с пакетом комдива в направлении Турна, куда отходил от границы второй стрелковый полк дивизии. Он рассказал Железнову, что дивизия, без артиллерии, ведет тяжелые бои на Варшавском шоссе и отступает на Кобрин.
— А где же артиллерия? — спросил Яков Иванович.
— Дивизионный артполк и другие артчасти на полигоне, где-то восточнее нас. Комдив послал туда уже двух офицеров, но от них ни слуху ни духу, — с огорчением сказал командир. — А без артиллерии, сами понимаете, трудно! Танки одолевают. Только полковая артиллерия, саперы да подрывники нас и спасают.
«Какая бестолковщина!.. — возмутился про себя Железнов. — Артиллерия на полигоне, зенитная — у черта на куличках!..»
Командир отправился дальше, а Яков Иванович еще долго стоял на месте в задумчивости. К опушке березовой рощи, извиваясь по дороге змейкой, двигался обоз с ранеными. Кругом все ухало, грохотало и свистело. Якову Ивановичу было видно, как подходили к окраине Чернониц танки.
Оставалась единственная надежда, что Тихомирову удастся фугасами преградить дорогу танкам. Но Железнов знал, что, когда батальон выходил на шоссе, Тихомиров уже израсходовал последнюю взрывчатку. А там на фоне деревни двигались танки и грохотали, как гром перед грозой. Казалось, вот-вот они ринутся на людей, прятавшихся во ржи необъятного поля. Стараясь сдержать охватившее его волнение, Яков Иванович ломал голову: чем остановить подготавливаемую врагом атаку?..
Из кустов донесся визгливый голос: кто-то распекал подчиненного, грозя ему расстрелом. По черному околышу фуражки с фасонистым козырьком Железнов узнал Паршина и послал за ним связного.
Паршин был крайне возбужден. Заикаясь и глотая слова, он доложил, что сапер, которого он отчитывает, потерял последний коробок спичек и теперь нечем зажигать фитили зарядов.
— Расстрелять подлеца надо! Ведь там танки... У нас есть еще на три фугаса... а он, накось, последние спички...
На Якова Ивановича смотрели карие умоляющие глаза плечистого сапера. Он, казалось, был готов сам броситься с зарядом под танк и кровью искупить свою вину...
— Как же так, Щукин? — не для острастки, а, скорее, для того, чтобы поддержать авторитет Паршина, спросил Железнов.
— Да я и сам казнюсь, товарищ полковник, — взволнованно ответил Щукин. — Если бы вы меня избили, мне было бы легче...
— На! И береги как зеницу ока! — Железнов протянул саперу коробок со спичками.
Щукин схватил коробок, громко выкрикнул:
— Есть хранить как зеницу ока! — и помчался в сторону деревни.
— Расстреливать надо врагов, трусов и паникеров. А за это расстреливать нельзя, — сказал Паршину Железнов. — Вызовите-ка лучше ко мне Тихомирова.