Испытание. По зову сердца

Но и Дуся, еще до его вскрика, вырвалась из клещей белохалатника и вмиг оказалась около брата. Туда же бросилась и Калистратовна.

— Изверги! Что же вы делаете-то с сиротами? Сжальтесь, лиходеи! — и она, распластав руки, прикрыла собою ребят, но тут же рухнула наземь от удара полицая.

— Тетя Валя, милая... — Дуся и Ваня, упав на ее грудь, заплакали навзрыд.

Санитар с большим усилием оторвал Дусю от этой, ставшей ей и брату второй матерью, женщины и с еще большим трудом отнес ее, бьющую его руками и ногами и душераздирающе кричавшую, в дом.

Следом за ней рванулся и Ваня. Ничего впереди себя не видя, он налетел на изгородь, ухватился за ее жерди и, отбиваясь ногами от наседавшего на него полицая, задыхаясь, кричал:

— Отпустите сестру! Отпустите! Тетя Валя! Где ты? Родненькая! Дусю взяли, заступись!

Этот, хватающий за душу, крик Вани даже заставил вздрогнуть сердце самого главного здесь врача.

— Девочка, не надо плакать. У нас хорошо. Кушать много, гулять много, всего много, — по-русски, с акцентом утешал, опустившись перед ней на корточки, доктор. Он даже пробовал отвлечь ее внимание блестящим с цепочкой предметом, но Дуся, рыдая с той же силой, просила:

— Там братик, Ваня. Миленький дядя доктор, спасите — его. Он слепой и без меня погибнет. Спасите!..

— Хорошо, хорошо, только не надо так громко плакать, — и доктор распорядился привести мальчика, которого осмотрел сам, и, хлопнув его по спине, сказал по-немецки своему коллеге: — Мальчик ничего, крепыш. Нам подходит. А что слепой, это не помеха, — и хладнокровно закончил: — Все равно у них один и тот же конец. — Затем, взяв Ваню за плечо, провел к Дусе: — Вот и братец твой.

Девочка бросилась к брату и, прижавшись к нему, все еще всхлипывая, обратилась к доктору:

— Мы будем вместе?

— Вместе, вместе, — доктор даже улыбнулся.

— Милый дядя доктор! — Дуся бросилась к нему и, не дотянувшись до его лица, стала целовать руки: — Спасибо. Спасибо, милый дядя доктор. Ваня! Что же ты стоишь? Целуй дядю доктора.

Ваня, чувствуя, что их ждет впереди, не тронулся с места, и в его голове возникло то, чем всегда отбивалась от карателей Валентина Калистратовна, и тут он своей просьбой ошарашил весь медицинский персонал:

— Господин доктор, там, на улице, наша мать, Валентина Калистратовна, она слабая, еще не переболела тифом, отпустите нас к ней.

«Тиф» сразу отшатнул доктора от Вани, и он металлическим голосом заговорил по-немецки:

— Вышвырнуть их обоих к матери и там предупредить шефа охраны. Вы, — обратился он к санитару, принесшего Дусю, — сейчас же смените халат и тщательно вымойте руки.

Увидев ребят, Калистратовна поднялась с земли и бросилась навстречу.

— Ви, — санитар тыкал пальцем в ее грудь, — ист мутер?

— Да, да, господин фельдшер, — я, я их мать. — И Калистратовна, еле сдерживая слезы радости, обхватила ребят.

— Ком! — санитар толкнул их. — Шнель, шнель! — и повел к охраннику, наводившему в толпе порядок.

— Это заразные. Так что, — перекрестил он воздух, — их в карантин!

ГЛАВА ПЯТАЯ

Лесник вернулся из Смоленска сам не свой — угрюмый и молчаливый. В дом не вошел, а скорее — вбежал. За ним так же торопливо последовали партизаны.

— Савва, что-нибудь плохое? — испуганно смотрела ему в глаза застывшая посреди горницы жена.

Вместо ответа лесник предложил всем сесть, а сам, зайдя за стол, опустился на скамью.

— Кругом шуруют каратели. Медлить нельзя. Иначе вы попадете в их лапы.

— Что с вами делать? — Савва смотрел на Гребенюка и Юру. — Ума не приложу. Направить вас к дружку, леснику в Боровое?

— Что ты, что ты? — перебила его жена. — Юрочка ж не выдержит.

— Агриппина, не мешай! — прикрикнул на нее лесник. — Я сам понимаю, что не след, но и здесь оставаться им тоже нельзя. Нагрянут, увидят его рваный бок и — в душегубку...

— Боже мой, боже, на своей земле и такое страдание, — запричитала Агриппина, гладя Юру по голове. — За что ж, господи?..

— Агриппина! Брось ныть! И без тебя тошно, — прикрикнул на нее Савва. — Лучше собирай на стол и корми людей. А ты, Рыжик, оденься и иди на крылечко, посиди, а мы тут с Фомичом покумекаем, куда и как.

— Почему на крылечко? Ведь решаете-то обо мне? — И Юра, высвободившись от Агриппины, сел рядом с Гребенюком. — Ну что замолкли? Тетя Агриппина, садитесь, — Юра подвинулся ближе к Фомичу, освободив ей конец скамейки.

— Юра! Ты в уме? — вскипел Гребенюк. — Сейчас же марш на двор! — и протянул было руку, чтобы выпроводить его из-за стола, но тут вмешалась Агриппина. Она полюбила Юру, так как в нем было много схожего с ее сыном, который с самого начала войны застрял у ее сестры под Ленинградом.

— Иван Фомич, так не надо. Он правильно сделал, — и она опустилась на скамью. — Ведь я тоже волнуюсь, как и вы, и я тоже могу что-то умное сказать.

— Агриппина, займись своим делом, — осадил ее Савва. Но она, переживая за Юру, не унималась:

— А почему бы не отправить Юру к братану?

— К Сидору? — удивился Савва, даже подскочил. — Да он за понюшку табаку их продаст.