Испытание огнем

Докторша предложила свои глаза (жаль, что только глаза) к моим услугам. Блин, что со мной? Что в ней такое вызывает во мне подобный резонанс? Год я уже тут, на баб не тянуло, не до них как-то было, а тут вдруг… Аж волосы на руках дыбом стоят. Шучу – сгорели они.

Доложился Мельник. Занял удобную позицию. Засаду огневую будет делать. Благословил.

– Воздух, – крикнул Громозека.

– Мимо идут, – сказала докторша. – Восемь штук.

– Морячок, слышь, это твоих пошли шатать.

– За… к-хе… заколебаются! – раздался смачный плевок за борт.

– Ну, ты всё одно братков предупреди.

– Будь спок, командир, всё будет в полном штиле.

– Ну-ну.

Запад загремел, загрохотал. Воздух наполнился свистом, рёвом.

– Началось! – закричала докторша, кинувшись на меня, вжимая в угол между казёнником орудия и сиденьем командира самохода.

Земля вздрогнула, пошла вибрацией, загрохотали разрывы вокруг.

Но… Её лицо оказалось рядом. Я глубоко вдохнул, надеясь уловить её запах, но в носу была лишь вонь сгоревшего человеческого мяса. Её ушко и прядь каштановых волос были прямо передо мной. Я поцеловал её пониже ушка. Она вдавила мне кулачок в живот. Я ещё поцеловал. Ещё кулачок. Её карие глаза, пылая огнём, впились в мой левый глаз. Она оглушительно зашептала:

– Товарищ майор, как вам не стыдно! Сейчас же прекратите! Как вы можете думать об этом сейчас?! На вас ответственность за тысячи жизней, судьба Воронежа! Не отвлекайтесь!

– Я не могу. Ты свела меня с ума!

– Я сейчас же застрелюсь!

– Ты чё?

– Если вы не возьмёте себя в руки, я сама избавлю вас от помехи!

– Не надо, прошу! Я… я… чёрт возьми! Как не вовремя! Будь проклята эта война! Да слезь же с меня, строптивая вредная девчонка! Совсем затоптала бедного больного недобитого шизофреника!

Гогот двух мужичьих глоток был ответом. Докторша фыркнула, обиделась.

– Чё ржёте, мерины стоеросовые? Доклад!

– КП расхреначили в щепу! Долбят основательно. Мы пока целы, что на передке – не видно, – проорал Громозека, высунув голову из отсека управления к нам в рубку.

И тут же, как в ответ на его слова, рядом бухнуло, горстью гороха прохрустело по броне «Единорога». Каким-то неосознанным действием я схватил женщину, сжал, запихал куда-то под себя, закрывая от угрозы. Громыхнуло ещё три раза, ещё три раза било картечью осколков по броне, но – хвала уральским сталеварам! – броня выдержала.

– Отпусти, медведище, совсем сломал! – простонала докторша.

– Извини, – я тут же ослабил хватку, стал её ощупывать (ох, и фигурочка!). – Цела?

Ответом была пощёчина по сгоревшей морде. Я взревел от боли, она взвизгнула, стала суетиться, дуть на бинты, махать ладошками, даже поцеловала стрептоцидные бинты на моей щеке.

– Командир! Немцы!

– Отставить, товарищ доктор! Музыкальная пауза закончилась. Будьте добры, пересчитайте мне, пожалуйста, немецкие танки. Это такие здоровые квадратные тракторы.

Она фыркнула, с грацией кошки (гимнастка?) извернулась и прильнула к окулярам стереотрубы, стала крутить регуляторы. Со знанием дела, между прочим.

Морячок встал на одно колено, каской приподнял масксеть, приложил к глазам здоровый, морской, наверное, бинокль и стал диктовать цифры в трубку.

Резко откинулся полог масксети с кормы, я рефлекторно извернулся на полу, поворачиваясь к корме, хапая забинтованной рукой за пустую кобуру. Но это был командир комендантского взвода.

– Живы? Все целы?

– Все. Напугал, морда чекистская! Почему я безоружен?

– О, очухался! Как ты стрелять собрался?

– Тебя не икает! Оружие мне!

Он протянул мне свой ППС.

– У вас гусеница порвана, – сообщил он.

– Громозека, слышь?!

– Уже иду! – донеслось глухо из недр «Единорога».

– О, боженьки! – вскрикнула докторша.

– Что?

– Их так много! Что же нам делать!

– Конкретно – сколько, чего?!

– Под сотню, – ответил вместо неё Чекист, – одних танков полсотни.

– Так, залазь давай! Радистом будешь!

– Я привел радиста. Иващенко, ходь сюда! Совсем плох, командир?

– А ты попробуй!

Чекист сморщился:

– Не хотелось бы.

– Мне хотелось?

Он пожал плечами, потом мигнул мне глазами и побежал дальше.

С появлением радиста посыпались доклады. Чувствовалась нервозность командиров. Сто боевых машин на один километр фронта – это сила! Пусть танки только половина, всё одно не сдержать! Дивизия! Её в хвост и гриву!

Воюю вслепую. Про истощение ресурса

Надо успокоить людей, что-то придумать. А мне как-то совсем хреново стало. В глазах бордовые всполохи, боль накатывает тошнотворными волнами, в ушах набат колокольный. Как всё неудачно складывается! Прохор! Где этот подросток-экстрасенс?!

Как по волшебству, он и появился. Как горный, свежий и холодный, воздух сдул всю эту муть, в глазах (глазе, левом) прояснилось.

– Сделай что-нибудь, брат! Подними меня на ноги! Хоть на день! Отобьем немца, а там и помереть можно, – прохрипел я.

Надо мной склонились четыре головы. Холодные стволы глаз Чекиста, огромные от ужаса глаза докторши, красно-чёрное ухо Громозеки, две дорожки слёз из-под крепко зажмуренных глаз Прохора. Я чувствовал горячие утюги его ладоней на своей груди. С каждой секундой мне становилось легче.