Меня подвели к пустому операционному столу, и я уставилась на белоснежную униформу врача с двумя маленькими красными ромбиками на воротнике. Я настолько устала, что даже не сразу заметила, что врач — женщина. Я обессилено растянулась на столе, и, когда она вышла за медикаментами, ко мне подошел Валекс.
— Я поставлю охрану у твоей комнаты на случай, если Брэзелл передумает.
Перед тем как выйти из кабинета, он о чем-то перемолвился с врачом. Та согласно кивнула и посмотрела на меня.
Она вернулась подносом, на котором были разложены блестящие инструменты, а также стояла баночка с каким-то желеобразным веществом. Она протерла мои раны спиртом, отчего они снова начали саднить и кровоточить. Но я закусила губу, чтобы сдержать стон.
— Раны поверхностные, кроме этой, — заметила она, указывая на локоть, которым я разбивала стекло. — Эту рану надо будет заклеить.
— Заклеить? — испуганно переспросила я.
— Успокойся, — беря баночку, ответила она. — Это новый метод лечение глубоких ран. Мы склеиваем кожу этим клеем. А когда рана затягивается, клей впитывается в кожу. — Она зачерпнула кончиками пальцев гель и приложила его к порезу.
Я зажмурилась от боли. Сдвинулись края разошедшейся кожи, и слезы хлынули у меня из глаз.
— Это изобретение повара командора. Никаких побочных эффектов и придает прекрасный вкус чаю.
— Ранд? — удивленно спросила я.
Она кивнула.
— Несколько дней тебе прядется носить повязку и не мочить рану, — продолжая стягивать кожу, заметила она. Потом она подула на клей и отвела свою руку в сторону. — Валекс хочет, чтобы сегодня ты осталась на ночь здесь, — перебинтовывая мне рану, добавила она. — Я принесу тебе обед, и ты сможешь отдохнуть.
Сначала мне показалось, что нет сил на то, чтобы есть, но, когда врач вернулась с дымящейся тарелкой, я поняла, что умираю от голода. Однако стоило мне поднести ко рту чашку чая, как весь мой аппетит улетучился.
Я безошибочно узнала вкус яда.
Глава 7
Я замахала рукой.
— В моем чае что-то есть! — воскликнула я. — Позови Валекса. — Я надеялась, что у него, найдется противоядие.
Она взглянула на меня своими огромными карими глазами. Лицо у нее было вытянутое и худое. И короткая стрижка делала ее похожей на умного хорька.
— Это снотворное. Валекс приказал, — пояснила она.
Я с облегчением выдохнула. И перед тем как уйти, врачиха наградила меня довольным взглядом. Есть мне уже не хотелось, и я отодвинула обед в сторону. Я не нуждалась в снотворном, — поскольку была так измождена, что провалилась в сон, как в яму.
Когда я проснулась на следующее утро, в ногах моей кровати маячило какое-то белое облако. Оно шевелилось. Я моргнула и прищурилась, и облако приобрело облик врача.
— Хорошо спала?
— Да, — ответила я. Это была первая ночь без кошмаров, хотя голова у меня казалась ватной, а во рту был отвратительный прогорклый вкус, что не сулило приятного утра.
Врач проверила мою повязку, издала какой-то невнятный звук и сообщила, что завтрак принесут через несколько минут.
В ожидании еды я принялась рассматривать помещение лечебницы. В прямоугольной комнате находилось двенадцать кроватей — по шесть у каждой стены. Простыни на пустовавших кроватях были туго натянуты. Идеальный порядок, царивший здесь, вызвал у меня раздражение, поскольку себя я ощущала встрепанной и всклокоченной, лишенной возможности управлять душой и телом. Аккуратный вид кроватей вызвал у меня такой прилив ярости, что мне захотелось вскочить и расшвырять их во все стороны.
Я лежала в самом дальнем конце палаты. Между мной и еще тремя пациентами в этом же ряду находились две пустые кровати. Остальные больные спали, и мне было не с кем поговорить. Каменные стены были голы. Даже моя тюремная камера выглядела более привлекательно. Зато здесь, по крайней мере, лучше пахло, и я глубоко вздохнула. В нос мне ударил крепкий запах спирта, смешанный с привкусом дезинфекции. Это было гораздо приятнее той вони, которая царила в подземелье. Или — нет? К медицинским запахам примешивалось что-то еще. Я сделала новый вдох и поняла, что это запах страха, который я сама продолжала распространять.
Не понимаю, как мне удалось выжить накануне: стражники Брэзелла загнали меня в угол, из которого не было выхода. И тут случилась что-то странное: из моей груди начали вырываться хриплые звуки, свидетельствовавшие о древнем инстинкте самосохранения, который преследовал меня в ночных кошмарах. Я старалась прогнать мысли об этом звуке, ибо давным-давно уже была с ним знакома, но воспоминания продолжали преследовать меня.
Нужно было забыть о неприятных ощущениях и сосредоточиться на том, когда и где этот звук возник во мне впервые…
…В течение первых месяцев Брэзелл занимался исключительно тем, что проверял мои рефлексы. С какой скоростью я могу поймать мяч или увернуться от летящей палки — все это было довольно безобидно, пока мяч не превратился в нож, а палка — в меч.