Испытание Гилберта Пинфолда

Он напомнит им, что на «Калибане», как и на суше, для них писаны британские законы; что диффамация и физическое насилие суть тяжкие преступления, способные испортить их будущее. Он спустит на них все законы. Он холодно растолкует им, что ему абсолютно безразлично их доброе или плохое мнение о нем; что их дружеское или враждебное отношение оскорбительны для него в одинаковой степени. Он также выслушает, что им будет сказать в свое оправдание. Хороший командир знает, сколько бед могут натворить люди, если они будут растравлять мнимую обиду. Эти нарушители очевидным образом страдали от множества заблуждений на его счет. Так пусть они облегчат себе душу, пусть узнают правду и замолкнут на все оставшееся время пути. Больше того, если эти заблуждения питались слухами, ходившими в окружении мистера Пинфолда, а так оно, видимо, и было, то он должен напрямую выведать их и обезвредить.

Гостиная оставалась в его полном распоряжении. Остальные пассажиры сидели рядком на палубе в креслах, укутав ноги пледами. Тишину нарушал лишь немолкнущий рокот судовых машин. Часы над оркестровой эстрадой показывали без четверти десять. Мистер Пинфолд решил дать им времени до десяти; потом он пойдет в радиорубку и известит жену о своем выздоровлении. Идти на поводу у этих безобразников ниже его достоинства.

А в тех, похоже, заговорила собственная гордость. За гулом он скоро расслышал их разговор о себе. Голоса шли из-за обшивки в районе его головы. Они, оказывается, во всю действуют, эти сохранившиеся с войны радиоточки. В его каюте, в кают-компании, а теперь вот и здесь. Нужно самым тщательным образом проверить всю проводку на корабле, подумал мистер Пинфолд; так ведь недолго и до беды.

– Мы потолкуем с Пайнфельдом, когда нам это будет удобно, и ни минутой раньше.

– А кто будет толковать?

– Я, конечно.

– Ты знаешь, что ему сказать?

– Конечно.

– А зачем мне тогда идти, а?

– Ты можешь понадобиться как свидетель.

– Хорошо, тогда пошли. Пойдем сейчас же.

– Когда это будет удобно мне, Фоскер, не раньше.

– Чего ты ждешь?

– Чтобы он побольше струхнул. Помнишь, как мы в школе тянули с обломом, чтобы потом вложить от души? Пусть Пайнфельд ждет, когда мы ему обломим.

– Он напуган до смерти.

– Он от страха наложил в штаны.

В десять мистер Пинфолд достал часы, сверил их с часами над эстрадой и встал. «Он уходит». «Он сбегает». «Испугался», – слабо слышалось из мореной дубовой обшивки. Мистер Пинфолд поднялся в радиорубку, сочинил и отдал радисту текст: Пинфолд. Личпол. Окончательно здоров. С любовью, Гилберт.

– Не очень краткий адрес? – спросил служащий.

– Нет. Почтовое отделение Личпол одно на всю страну.

Он прошелся по палубам, убедился в ненужности терновой трости, вернулся к себе в каюту, где громогласно распоряжалось Би-би-си. «…В студии Джимми Ланс, хорошо знакомый всем слушателям, и мисс Джун Камберли, слушателям еще не знакомая. Джимми намерен представить нам свою, можно сказать, уникальную коллекцию. Он сохранил все когда-либо полученные им письма. Это так, Джимми?

– Да, кроме писем от фининспектора.

– Ха, ха.

– Ха, ха.

Шквал безудержного смеха из зала.

– Да, подобная переписка нам всем тоже не по вкусу. Ха, ха. Сдается мне, в свое время вы получали письма от многих знаменитостей.

– И от серых личностей тоже.

– Ха, ха.

– Ха, ха, ха.

– Итак, Джун будет наугад брать письма из вашей папки и зачитывать их. Вы готовы, Джун? Отлично. Первое письмо от…

Мистер Пинфолд знал Джун Камберли и она ему нравилась. Вполне приличная девушка, умница, со смешинкой в глазах; Джеймс Ланс потянул ее за собой в богему. Сейчас она говорила не совсем своим голосом. Искаженный техникой, ее голос звучал почти как голос Гонерильи.

– От Гилберта Пинфолда, – сказала она.

– Он кто у вас будет, Джимми? Знаменитость или серая личность?

– Знаменитость.

– Вот как? – сказала Джун. – По-моему, жутко серый недоросток.

– Итак, что имеет сказать серый недоросток?

– Так плохо написано, что я не могу прочесть. Небывалое оживление в зале.

– Пошли дальше.

– Кто на этот раз?

– Ого! Это уже чересчур. Опять Гилберт Пинфолд.

– Ха, ха, ха, ха, ха.

Мистер Пинфолд ушел из каюты, швырком двери прекратив этот жалкий балаган. Джеймс, как ему было известно, много работал на радио. Поэт, артистическая натура, он соблазнился популярностью;

но сегодня даже он хватил через край. И что происходит с Джун? Она, что, потеряла всякое представление о приличиях?

Мистер Пинфолд ходил по палубам. Его все еще тревожил нерешенный вопрос с хулиганами. Что-то надо будет предпринять. Зато он успокоился насчет капитана Стирфорта. Как скоро стало ясно, что большинство звуков в его каюте исходит от Би-би-си, родилась уверенность, что слышанное им было фрагментом пьесы. Сходство голосов Джун и Гонерильи, похоже, подтверждало это. Он был ослом, записав капитана Стирфорта в убийцы. Это отчасти результат помрачения рассудка после пилюль доктора Дрейка. И раз капитан Стирфорт не виновен, то можно надеяться, даже рассчитывать на него в борьбе с врагами.