Испытание Эриксоном. Личность мастера и его работа

Однако при ближайшем рассмотрении мы обнаруживаем, что американская психология и психотерапия — это юные науки, уходящие корнями в европейскую традицию. Психология слагается из трех частей — теоретических, экспериментальных и клинических изысканий. Однако наибольшее значение приобрели поиски теоретических формулировок и их экспериментального подтверждения. Большинство психотерапевтов заложили в основу своей клинической практики поиск причин — биохимических, интрапсихических или межличностных. Они задавались вопросом «Почему?».

Хотя американский прагматизм, основанный на «Как?», привел к оригинальным разработкам в научно-технической области, в психотерапевтической клинике подход «Как?» отсутствовал (см. Haley, 1982). Терапевты обсуждали со своими пациентами прошлое: «почему» существует проблема. Большая часть психотерапии все более напоминала археологию, поиск «погребенных сокровищ» души. Отсюда и проистекают «заблуждения», допускающие, что подобные объяснения сами по себе могут вызвать изменение. Однако неразумно предполагать, что анализ структуры может вызвать какие-либо изменения в ее функционировании.

Тем не менее, множество психотерапевтов ограничились исключительно пониманием, описанием и теоретизированием. При этом содействие изменению часто отодвигается на второй план. Считается «хорошим тоном» творить теории и проводить эксперименты. Что касается воздействия на пациента, практики, как правило, удовлетворяются формальными процедурами универсального характера. Эти процедуры могут быть применены вне зависимости от того, что каждый человек думает, чувствует и действует в присущей лишь ему манере. (Эриксон в связи с этим приводил в пример акушера, применяющего хирургические щипцы при любых родах (Zeig, 1982).

В отличие от такого подхода, искусства — литература, поэзия, живопись, театр и музыка — развивались как формы воздействия. Самые замечательные художники — это те, кто наилучшим образом использует инструменты своего ремесла, мощно воздействуя на настроение и мироощущение. Терапевты могли бы многое почерпнуть из этого примера.

Но, вероятно, этот пример не настолько тесно связан с их собственной работой, чтобы побудить их к чему-то. Фактически, преобладающий акцент на теории может объясняться тем, что до Мил-тона Эриксона не существовало модели, допускающей терапевтическое использование всех выходных каналов коммуникации — слов, голоса, тембра, позы тела и т.д. — и связывающей их с индивидом, побуждая к осуществлению изменений.

Эриксон стал не только первооткрывателем этой модели, но и весьма замечательной личностью. Система его коммуникации точна; методы его терапии могли быть проанализированы — слово за словом, движение за движением. Он затрачивал минимальное усилие, и каждый элемент его коммуникации оказывал терапевтический эффект.

Тогда как большинство психотерапевтов учились быть слушателями, Эриксон развивал в себе возможности коммуникатора. Изменяя направленность своего голоса или производя движение рукой, он осознавал потенциальный эффект, и ответная реакция пациента не заставала его врасплох.

Эриксон был человеком, которого интересовало изменение, а не теория. Он считал формальную теорию личности препятствием, ограничивающим мышление практика кругом определенных проблем и законов, но не освобождающим его для восприятия и использования личностных и межличностных различий. Он говорил, что не понимает, зачем люди создают обширные теории личности. Каждая личность уникальна. Используя теорию, человек прислушивается к ее подтверждению; мы слушаем то, что нам хочется слышать. Он приводил пример, перечисляя несколько слов — седло, сено, дом, уздечка, — и выявлял тенденцию читать «дом» как «конь». Он знал, что мы склонны к зацикливанию на своих функциональных моделях, и стремился преодолеть факторы, вызывающие и поддерживающие ограничения.

Поддерживая пациентов в осуществлении этой цели, он стал мастером индивидуализированной многоуровневой коммуникации. Мы знаем, что психотерапию можно считать эффективной, когда в привычной модели дезадаптивного поведения происходит значительное изменение (Zeig, 1982). Изменение может быть осуществлено через работу с симптомом, личностью, социальной системой или комбинацией этих факторов. Часто происходят системные отклонения от стратегического изменения. Например, если видоизменяется симптом, это порождает изменение в личности и социальной системе (ср. Lankton, 1985). И наоборот, по мере того как терапевт изменяет личность и социальные условия, меняется симптом. Что бы ни служило точкой опоры — симптом, личность, система, — рычагом, порождающим изменение, служит индивидуализированная многоуровневая коммуникация.

И Эриксон, как никто другой, использовал это.

Многоуровневая коммуникация