Читаем Испытание полностью

Капитан, как только обесточил машину, схватился за ленту, которой опять скопился на полу целый пук, бегло шарил глазами по строкам. Потом, наткнувшись на что-то, задумался. Еще больше ссутулился, будто отвешивал бумаге поклон. Руки его стали мелко дрожать, передавая дрожь на бумагу: она зашуршала и затрепетала, словно пущенная по ветру. Снова стал нервно перебирать ленту и, только дойдя до последней фразы, вырвал ее из паза и выпрямился.

- Он нашел-таки способ, - объявил капитан. - Очень простой и надежный, который мы не учли. Не предусмотрели. Даже не предполагали, что кто-то сможет додуматься. Хосе понял, что машина управляется и с человеческого голоса. Ему было бы достаточно сказать ей по-английски "останов", и она бы остановилась в ожидании следующей команды. Однако он сделал немного иначе. Дал ей команду на работу и задал вопрос...

- Спросил, наверное, про зло? Врожденное это чувство или приобретенное. Он у меня всегда об этом допытывается.

Капитан какое-то время внимательно изучал Палантана, словно разглядывал художественное полотно, на котором очень искусно изображалось уродство. И хорошо исполнено, и чувствуешь отвращение...

- Разумеется, нет, - сказал он. - Хосе заставил машину считать бесконечность.

- Как это? - спросил лейтенантик. - Это же нонсенс.

Капитан, не глядя на него, сказал, что это просто более наглядный пример, рассчитанный на тюремщика. Палантану не понравилось, что о нем говорят как об отсутствующем, да еще и в неприличных выражениях. Но его вспышку предупредил капитан, сказав ему, что Хосе раньше Палантана было известно и о насильственной смерти жены, и о судьбах дочерей.

- И он знал?! - вскинулся лейтенантик. Капитан медленно повернул голову к нему.

- У меня брат, - тихо заговорил лейтенантик, отводя взгляд в сторону, брат пропал без вести в прошлом году. А... - Он покусал губу, подыскивая нужное слово. - А моя подруга умерла от истощения в карцере: ее ошибочно засудили, по ложному доносу. Я в то время служил в горах, так следователь по ее делу прилетал на вертолете за мной с ордером на арест. Я уже без погон и в наручниках садился в вертолет, да вовремя пилот получил радиограмму для следователя, что произошла ошибка. Ошибка...

- Так ты тоже не совсем благонадежный, - чему-то обрадовался Палантан. - То-то, смотрю, больно жалостливый. Всех, наверное, жалко?

- У меня никого нет, - глухо выговорил лейтенантик. - Я совсем один. Он судорожно провел рукой по волосам. Губы его задрожали, и он отвернул лицо к двери.

Капитан молча смотрел на него, и во взгляде, как заметил Палантан, не было осуждения. Не было и участия. Что-то очень жесткое, какую-то опустошенность усмотрел в нем старый тюремный психолог.

"Вот она, зараза, - подумал Палантан. - Бить надо всех, чтобы никто не мог ни о чем жалеть. Потому что жалость, она как насморк - прохватывает внезапно. Особенно слюнтяев. А потом переходит в хроническую форму надолго и навсегда".

Палантан с презрением смотрел на военных.

Хосе не мог идти сам. Палантан выволок его из комнатушки, нещадно обрывая потянувшиеся за Хосе провода. Вывел его на середину комнаты, утвердил рывком на ноги; держа руки настороже, убедился, что тот в состоянии удержаться на ногах. Отошел, по-хозяйски оценивающе оглядел его.

Хосе устоял. Его покачивало из стороны в сторону, но он держался, только время от времени вздрагивал, когда терял равновесие, заставлял себя выпрямиться. Он часто и тяжело дышал, жадно захватывая ртом воздух, словно после изнурительной работы. Морщился, когда вздрагивал, от ударов резкой боли в голове, по которой от стриженого затылка ко лбу тянулась белая лента пластыря, скрывающая надрез. На утомленном лице играла саркастическая ухмылка, и было заметно по дрожанию губ, с каким трудом приходилось Хосе удерживать ее на лице. И во всей его истощенной фигуре чувствовалась горделивость. Он торжествовал, что смог нанести хоть маленький, но удар по этой машине. Нет, не электронной - это всего лишь орудие, а по аппарату диктатуры хунты.

- Тут тебе полагается за "товарища", - сказал ему Палантан. - Ты же знаешь, я запретил это слово поминать в тюрьме. Так что не обессудь. - Он замахнулся.

- Палач, - хрипло выговорил лейтенантик.

Палантан удержал кулак на полпути и удивленно воззрился на лейтенантика.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии