Испытание

— А нам за каждое разоблачение хорошие деньги дают, — сообщил Палантан с затаенной грустью.

— Ты получишь свою награду, — убежденно сказал капитан. — Сейчас твой любимчик все нам скажет… Лейтенант, дозу ему!..

— Есть, капитан! — прогаркал лейтенантик и молодцевато прошагал за шкафы с аппаратурой, некоторое время звенел там стеклом. Потом вышел, держа в руке шприц иглой вверх, и направился в комнатушку.

— Эти штуки мы знаем, — поиронизировал Палантан. — Между прочим, — он доверительно наклонился на табурете вперед, к капитану, — лет пять назад были тут грамотные вроде вас, со шприцами, так я им тоже Хосе подсовывал. Он им в бреду только марш уголовников исполнил, на том и кончилось с теми грамотными.

Он сел прямо и раскатисто заржал.

— Лейтенант, отставить! — в бешенстве выкрикнул капитан, пересиливая утробные звуки, исходящие от тюремщика.

Лейтенантик высунулся из двери и замер, завороженно глядя на колыхающееся в неистовстве брюхо старшего надзирателя.

— А еще, — сквозь смех сказал Палантан, — другие уже какие-то, иглы вводили ему под черепушку, тормозили какие-то волевые центры. И тоже… Га-га! Обгадились!..

Он с трудом отсмеялся и, огладив свой живот, громко икнул.

— А однажды газами травили его, и я случайно дыхнул. Так я потом неделю спать не мог — чертей разгонял, и распохмелиться никак не удавалось. А он, пользуясь моей слабостью, какую-то конференцию пытался организовать. Хорошо, слухачи вовремя предупредили… Я еще потом неделю опохмелялся, кое-как вошел в норму. Но я-то вон какой, — он с гулом пристукнул себя кулаком в грудь, — а он?.. Дохляк же! Не понимаю…

— Капитан, — как-то робко и неуверенно сказал лейтенантик, — может, полем?..

— Пожалуй, — не очень охотно согласился долговязый. И уже Палантану: — Мы еще не весь арсенал пустили в действие.

Он наклонился к пульту, длинные сухие пальцы его забегали по клавиатуре. И если бы не военная форма, его можно было принять сейчас за пианиста, так ловко и уверенно он находил и нажимал нужные клавиши, или за опытную машинистку.

— Сейчас мы произведем воздействие на его психику сильным магнитным полем, — заунывным лекторским тоном, будто это объяснение было ему в тягость, начал капитан просвещать Палантана. — И как только мышление его затормозится, машина выдаст в мозг Хосе программу ощущений… О, это хорошие ощущения! — оживившись, сказал капитан. — Знаешь, это когда тебе по дюйму отсекают на гильотине ноги, туловище, руки, кромсают мозг, а ты все еще продолжаешь жить и все-все чувствуешь. И самое смешное, ты еще и видишь, как от тебя по кусочку отделяется плоть, вроде как анатомию свою изучаешь. Забавно, не правда ли? — спросил он у Палантана в надежде на успех.

— Бред!

— Главное, не прозевать момент, когда он в рай засобирается или мозги его набекрень пойдут, — сам себя развлекал капитан. — Кому он будет нужен дохлый?! Может, только ты и всплакнешь над трупом своего любимчика…

— Я, может, и всплакну, — глухо и не совсем понятно для капитана сказал Палантан.

Он склонил голову набок, насколько ему позволила его необъятная шея, и через прищур заплывших глаз внимательно посмотрел на капитана.

— Кому это нужно? — неожиданно спросил он.

— А вот это не твое собачье дело! — огрызнулся капитан. — И не лейтенанта, и не мое, — тише добавил он. — Правительственный заказ.

— Он раскусил нас, — вдруг подал голос лейтенантик. — Хосе понял, что это мыслеуловитель, и уже нашел несколько способов, как исказить информацию для машины.

Пока тюремщик и капитан препирались, лейтенантик считывал с бумаги записи. И сейчас он теребил ленту и комментировал:

— Вот здесь Хосе шевелил языком по пластине, и машина засбоила, показывая неисправность датчика и искажение информации. Но кое-что еще можно прочесть. Обрывки мыслей, «…неспроста шел слух… аппаратура для допросов… дознание…» — Лейтенантик еще перебрал ленту: — И здесь сбой: Хосе запел: «Ты стоишь, я лежу, а оба мы сидим, — читал он замедленно, по складам. Машина воспроизводила текст гимна уголовников с большой разрядкой, как бы повинуясь протяжной заунывной мелодии: — Тюрьма наш дом родной, и Палантан — жена…»

Палантану всегда было непонятно только одно в этом гимне, почему он был назван в нем женой, но то, что его имя вошло в песню, которую поют здесь уже лет двадцать, ему льстило. И сейчас он самодовольно улыбнулся. Наверное, уголовники сравнивают его с бабой потому, что он заботится о них. Но все же, в который уже раз подумал тюремщик, могли бы и отцом родным величать в песне: так как-то звучнее, пусть и не совсем складно.

Лейтенантик пропустил большой кусок ленты.

— Дальше Хосе думает на иностранном языке. На английском, — вчитавшись, сказал он.

Возле ног лейтенантика скопился уже изрядный пук бумаги, а лента все продолжала и продолжала течь из машины. Надо же, удивился Палантан, сколько за какой-то час можно напридумывать, что на роман хватит.

— А вот на немецком… Снова сбой: «Текст не поддается расшифровке». Лейтенантик поднял голову. — Наверное, на языке, не вложенном в память машины.