Исправленное издание. Приложение к роману «Harmonia cælestis»

Мне больно. (Был момент, уже post festum, когда мне очень хотелось, чтобы «Гармония» начиналась этими словами, чтобы именно они стали первой фразой в «Жизни рода Эстерхази»: 1. Мне больно. Но я передумал, и осталось пророческое «чертовски трудно врать…».)

Агент воздерживается от конкретики. Не ищет контактов с лицами одного с ним классового происхождения, замыкается в узком семейном кругу. А потому и не может давать подробную информацию. На встречах с ним я пытаюсь его постепенно от этого отучить. Так вот кто, оказывается, отучил его от узкого семейного круга. Если бы знала об этом Мамочка… Или знала? Да вроде и признаков не было. В самом деле, что она могла знать?

Поскольку сегодня пятница, из Архива меня вышвырнули в полдень, и я отправился в Эгер на встречу с читателями. Почерпнув силы как раз из последних событий, я решил завернуть в Хорт. С некоторым трудом отыскал улицу Геребена Ваша, где мы жили во время депортации. Но в дом заходить не стал. То была еще чистая ситуация, еще ничем не запятнанные евангельские страдания. Ну и грязища кругом! Страна грязи. Я пишу это в ресторане между Хортом и Дёндёшем. Стоит вонь. Впитывается в одежду, я тоже буду вонять. Воняет с кухни, воняет от официанта, воняет от двух мужичков («из местной кооперации»), которые уминают рубец. Что-то дурно пахнет моя страна. Но рубец выглядит замечательно, аппетитный, свежий. Я заказываю консоме из дичи, тоже вкусно.

12 февраля 2000 года, суббота

Кто бы подумал, что в жизни бывает все как в романе? В дешевом политическом детективе времен «холодной войны». Все это так грандиозно и жутко. Нет: ничтожно и жутко.

Почему, почему, почему? («Куда, кому, зачем?»)

14 февраля 2000 года, понедельник

Спешу в Архив. (Ну чем не роман воспитания: мне больше не хочется говорить «в гэбэ», и кроме того — если только не будет слишком веских причин — свои всхлипы типа «вот бляди!» обещаю заменять выражением «тысяча чертей!».) По дороге читаю Чорана. Почему Чорана? Да просто книжка удобная, входит в карман пальто.

Читаю о прощении. О том, что, конечно, можно простить врага, но, как говорит Мориак, невозможно забыть, что ты простил его. Нет ничего более непроясненного, чем то, что мы называем прощением.

Я работаю против забвения. Мне хочется, чтобы дело Папочки не забыли, а, напротив, запомнили. Прощения я не хочу. (Если б хотел — умолял бы, на коленях ползал. Если б это хоть что-нибудь изменило.) Так чего же мне нужно? Ну… чтобы все это… было видно. Чтобы выяснилось, что было в действительности, а в действительности, как выяснилось, было это.

11.10. Сижу в Архиве. Мне хотелось всегда сидеть за одним и тем же столом, спиной (!) к двери, раньше это удавалось, но сегодня не получилось. Суеверно воспринимаю это как дурной знак. Только что из уличной телефонной будки я разговаривал со своим другом. (Похоже, скоро все уже обзаведутся мобильниками, и телефонами-автоматами буду пользоваться только я.) Я весь день в городе, сказал я ему. (Как будто я приезжаю сюда из провинции.)

Весь день?

В общем, да, потому что… приходится здесь колупаться все время… то есть в принципе… в принципе вечером я, наверное, смог бы выкроить пару часов, но…

Да не бойся, меня твои тайны не интересуют.

Хорошо.

Человек с фантазией мог бы подумать, что речь идет о целом сонмище женщин и даже мужчин, между тем как у меня всего-навсего — лишь мой отец. Хорошо, что у меня есть отец. Я так многим ему обязан. с. Хотя, даже повзрослев, мне так и не удалось… Что, собственно, не удалось? Да в принципе ничего особенного, обычные вещи. Не удалось с ним поговорить. А ведь я так старался, ввел обеды по воскресеньям и проч. Не удавалось с ним посоветоваться. Сблизиться. Обнять его. Помочь. Стать опорой. Ничего мне не удалось. — Но если он был бесхребетным, если сгнил изнутри, то что же ему позволяло держаться? с. Страдание. Страдание без надежды на искупление. Страдание без спасения.

Ну ладно, пора в забой.

13 ноября 1958 года

Задание состояло в изучении настроений в связи с предстоящими выборами. Неподалеку от местожительства я разговаривал с Д. Б. и садовником Ф. Т., однако ни тот, ни другой не были информированы ни о собрании по выдвижению кандидата, ни о самом кандидате. Т. добавил также, что лично его это не очень интересует, его интересует работа, а не политика.