Исправительный дом

— Не тушуйся. — Протянул тонкую черную сигарету, но Адам покачал головой. — Человек везде выживет. Тебе доводилось бывать в подростковых лагерях?

Нармаев снова сделал отрицательное движение.

— А я проводил там каждое лето с тех пор, как себя помню, до тех, как стал сам заботиться о своем отдыхе. Жаль, что тебя там не было, а то сейчас бы сразу смекнул, что к чему. Взрослый человек, в принципе, может задавить в себе все, что угодно, но из детей это прет. А теперь поперло изо всех — это естественно. Мы больше не люди, мы — стая; кто сильный — тому все. Надо было тебе хоть вякнуть что-нибудь; получил бы по зубам — это что, зато…

Адама слегка подташнивало — от этого постоянного унижения, за последние годы нарастающего по экспоненте, — и сейчас все стремительней.

— Как это?

— Теперь никак, — скривился Хесус. — Эту партию ты проиграл. Но начиная новую, помни…

Ни один из советов Адаму Нармаеву в его жизни не пригодился.

* * *

Этой же ночью его подняли и повели — снова в кабинет начальника колонии. Шествуя под конвоем ярко освещенными до боли знакомыми переходами, Адам обдумывал, что может сказать ему китаянка и что следует ответить.

Китаянки не было. Теперь кабинет занимал рыжеволосый громила с перебинтованной головой и кошмарным старым шрамом от виска мимо уха спускающимся по шее за воротник серого комбинезона. Из ухмыляющегося рта торчали гнилые зубы — через один. На погонах — вообще никаких знаков отличия.

Детина рыкнул по-звериному, подался вперед и плотоядно прохрипел:

— Теперь ты — мой! Фамилия?

— Нармаев, — и добавил: — Адам.

— Сколько и за что здесь?

— Приговорен решением трибунала в октябре 2153 года к бессрочному заключению на орбитальной станции «Оптима».

— Все — правильно, — рыжеволосый сжал огромные кулачищи, посмотрел куда-то Адаму за спину и вдруг фыркнул: — Брысь!

Конвоиры, сопровождавшие его сюда, смылись. Рыжеволосый усмехнулся и встал: росту он оказался ниже среднего, но уродливо широкий. Тоже мутант.

— Добро пожаловать в мою маленькую армию, — заговорил он, — легионер Адам Нармаев.

Конечно, это был легендарный человек, известный всем понаслышке и почти никем вживую или на снимках не виденный, — Командующий Франсуа. Самое смешное, что Французским Легионом командовал действительно француз; имя его на самом деле было — Франсуа, а должность — командующий, хотя носил он комбинезон рядового без всяких знаков отличия.

Французским легионом это формирование было названо по аналогии с Иностранным легионом, существовавшем некогда во Франции. Но если туда шли исключительно добровольно, — в этот — только по приговору.

И из этого — не возвращались. Пять или десять лет Легиона — вернее любой смертной казни.

Адам понял, что если сейчас же не начнет относиться к своей судьбе с юмором, то уже к завтраку может лишиться рассудка.

* * *

— «Эй, не мешай нам, мы заняты делом, строим мы, строим тюрьму»… бормотал он, управляя роботом, стягивающим детали исполинского конструктора, вгоняя нужные выступы в нужные пазы, загоняя заклепки толщиной в ногу, орудуя горячей сваркой и лазером. И все это — в открытом космосе.

— Что ты сказал? — раздался искаженный голос в наушниках. Значит, его бормотание услышали все.

— Ничего. Я читал стихи.

— На каком это языке?

— На русском. Стихи не переводятся.

— Это не тюрьма, — подал голос кто-то, кто разобрал его слова. — И даже не гроб.

— А что же тогда? — выкрикнул еще кто-то. Господи, что сейчас начнется! Когда сто человек пытаются говорить одновременно на одной частоте…

— Ты видел глубокие круглые дырки? Они повсюду. Туда можно засунуть руку, и если постараться — нащупаешь дно. Что это, знаешь?

— Ничего. Экономия металла. Снижение веса.

— Дурак, — ответили наушники. — Ты слышал когда-нибудь про пальцы Файнхальса, поэт?

Там его называли писателем, а здесь, чего доброго, приклеится теперь кличка «поэт».

— Я уже думал об этом, — высказался еще чей-то голос.

— Что это за пальцы?

— Оружие, — спокойно пояснил первый. — Старое, столетней давности.

Имеет что-то общее с лазером, но не лазер. Направленный взрыв.

— Значит, черных действительно собираются уничтожить?

— Я этого не говорил.

— Никто ничего не говорил, никто ничего не слышал.

— Вот это правильно! — сказал хриплый голос командующего Франсуа.

* * *

Распорядок дня у легионеров был простой: двенадцать часов работы двенадцать часов отдыха. Работа — без перерыва; зато и отдых тоже, шутили они. Сейчас легион занимался строительством станции «Сиберия» — таково было ее официальное название; сами заключенные прозвали семнадцатый спутник «Ковчегом». Похоже, многие из них и впрямь собрались переждать здесь тяжелые времена.

Как ни странно, в легионе Адаму оказалось проще. В основном он состоял из «старой гвардии», людей, может, грубоватых, но не одичавших. А новобранцы были такие же, как он.

Жизнь начинала выворачивать, выплывать на поверхность; кажется, еще чуть-чуть — и ко всем вернется разум, здравый смысл; это ведь просто какое-то затмение; вирус, газ — ведь тех, кто находился вне Земли, это не тронуло, они в себе, и у землян — пройдет.

Все будет хорошо. Все — к лучшему.

* * *