Исповедь женщины

Она вздрогнула, повела на меня взглядом пристальным и в тоже время тревожным. Я понял, что дотронулся до больного места.

– Родных у меня нет, я совсем одна. Никого позади и никого рядом. Пустота кругом такая.

– Отчего же вы не вернетесь домой? Впрочем, виноват, может быть вы…

– Эмигрантка? О нет! – прервала она меня. – Так закисла, по русскому обычаю. Жаль оставить Италию, приросла к ней сердцем, – шутила она. – Вот вам новый литературный тип, разгадайте-ка, чего дурит барыня?

– И разгадывать не стану, сама скажет, если захочет.

– А вы значит привыкли, – как это в Петербурге и Москве делается. Чуть скучающая дама увидит писателя, сейчас же первым делом глаза закатит, а потом: «Ах, если б вы знали… Моя жизнь – это такой роман!» Случалось вам, верно, не раз слышать это.

– Бывало, – засмеялся я. – И все-то романы в том и заключаются ведь, что скучающая супруга наградит своего толстого мужа рогами и считает себя необыкновенной особой.

– А еще чаще, что и рога она наставила только в воображении. Вы думаете нет таких? А потом рассказывает. Я слышала, что разговаривать о грехах даже приятнее, чем делать их.

«Нет, не это!» – откинул я уже было слагавшуюся у меня идею «разбитой жизни».

– Настоящие романы, – романы действительности не такие. Они насмерть бьют. А если и уцелеешь, так останешься искалеченным! Да как еще! Как надорванный: каждое дыхание с болью да с натугой.

Я не показал вида, что придаю какое-нибудь значение ее словам, хотя красные пятна на ее щеках разгорелись, а вокруг рта легла глубокая синяя полоса. Она закашлялась и поднесла к губам платок, на котором осталась кровь. И кашляла она трудно: на шее жилы точно синие шнурки проступили, грудь колыхалась вся.

– Вы верите в безвыходные положения? – спросила она.

– Нет. По чистой совести скажу вам, таких положений не знаю. Нам сегодня они кажутся безвыходными, потому что, отуманенные или горем или страстью, мы недостаточно ясно видим перед собою. А завтра может принести с собою спасение.

– Какой вы счастливый человек! – уже с некоторой завистью проговорила она.

– Вот тебе и на! Как это счастливый?

– Так! Значит у вас никогда еще настоящего горя не было… Да что это, в самом деле, я завела такой похоронный разговор…

– Не всегда же вы такая. Но я, может быть, увижу вас иною.

– Разве вы действительно хотите сюда приехать?

– Да. Монца мне очень нравится. Зелень, прохлада, сады! Этот грандиозный Ламбро под мраморными мостами. После Милана ведь чистый праздник подышать здесь не отравленным, а почти деревенским воздухом.

– Надеюсь, что вы не у нас остановитесь?

– Именно, в знаменитом Albergo del Re, считающим свои номера с номера сто сорок второго.

– Напрасно, там все так убого, так жалко! Голые стены, каменные полы.

– Зато дешево. И притом, вы сами говорили, много солнца.

– И тараканов.

– Еще одним воспоминанием о родине больше.

– А другое какое же? Впрочем, я заболталась с вами. Мне ведь давно пора, я и так уже опоздала.

Она хотела, по-видимому, подать руку, но раздумала и, приветливо кивнув мне, быстро пошла в противоположную от меня сторону.

– Странная какая! – вслух проговорил я и пошел куда глаза глядят, любуясь и голубой полосой неба наверху и красивой оригинальностью этого города.

В Милане, куда я вернулся, был какой-то народный праздник. На другой день в Dal-Verme, первом после «Скалы» театре, в последний раз пела Миньону Ферни-Джермано. На третий и на четвертый ничего не случилось, но я как-то позабыл о своем обещании, на пятый не вспомнил о нем, а на шестой меня потянуло к морю, в Геную. Расстояния тут короткие. Четыре с половиной часа, и после жаркого, душного Милана, перевалив Апеннины, вы дышите нежной и оживляющей brezza – ветерком с моря, ласковым как прикосновение локона любимой женщины, тихим, как ее сонный лепет, в котором вы скорее сердцем, чем ухом, отгадываете свое имя.

Дивно хороша была морская даль, сливавшаяся с небом, так что смутные силуэты каких-то судов казались совсем воздушными, скользящими по лазури небесной, точно они вышли из тех облаков, медленно и лениво таявших посреди напоенного солнечным светом простора. А тут на помощь морю и небу пришла южная песня, родившаяся свободной волной и, как вал в берега, бьющаяся в ваше сердце с какой-то неразгаданной, но гармоничной мольбой… С южной песней улыбнулась южная красота… До Монцы ли с ее отшельницей было!..