Исповедь уставшего грешника

Я вошел в Храм. Народу собралось мало. Все сидели тихо и переговаривались почему-то шепотом. На полу стояли огромные свечи, я даже не знал, что свечи бывают такого размера. Колыхались свечи и на стенах. Алтарь осветили слабо, поэтому выглядел он не столько свято, сколько мистически. На лики набегали тени, от чего казалось, что лики живут. Глаза святых смотрели на тебя, словно меняя выражение. С ними хотелось познакомиться.

Это был иной мир, который властно выдергивал тебя и из реальности, и из воспоминаний, и из мыслей твоих. Этот мир вырывал из тебя душу, легко подбрасывал ее на ладонях и спрашивал: «Ну, душа, как дела? Как жизнь? Будем лечиться?» И даже, если бы ты хотел что-нибудь возразить, это было совершенно невозможно в этом полумраке, в присутствии этих ликов.

Вдруг зажегся свет над органом и все как по команде обернулись назад – поглядеть на органиста. Безо всякого объявления заиграла музыка. Ведь придумал же какой-то гений, что орган в Храме стоит не рядом с алтарем, не сбоку, а сзади: ты смотришь на алтарь, а тебя словно обнимает музыка. Ни в одном концертном зале не может быть такого ощущения.

Потом запела Лиза. Запела… Какой никчемный, ничего не выражающий глагол! Разве можно этим простым, пустым словом выразить то, что делала Лиза? Да, черт возьми, есть такие вещи, которые не подвластны даже нашему великому и могучему! Разумеется, мне не трудно ляпнуть нечто красивое, вроде: в этот вечер я понял, что это такое – пение ангелов. Да, именно здесь, в Храме, когда играл орган и красивая, тонкая женщина в черном платье пела «Ave, Maria», я понял, что такое пение ангелов. Ну, и кому нужна эта моя фраза? Что и кому она поведает, объяснит?

Концерт длился ровно час. За это время те двадцать человек, что пришли в Храм, не услышали ничего, кроме Божественной музыки и Божественного пения: ни конферанса, ни аплодисментов – ничего.

Я вышел на улицу и некоторое время стоял, ожидая пока моя душа вернется на место. Потом я сел в машину и понял, что ехать никуда не могу. Во мне и даже вокруг меня продолжал жить голос, который я бы назвал ангельским, если б это не было так отвратительно слащаво. Ещё во время концерта этот голос жил сам по себе, он был действующим лицом, который отнимал у нас души, чтобы вернуть их на место другими.

Всё это было, пожалуй, слишком красиво, чтобы являться правдой. Но всё это было именно так. К тому же необходимо было предаваться этим красивым размышлениям, чтобы не думать о другом: естественном и отвратительном. Даже самому себе, даже в мыслях я не хотел признаться, что элементарно хочу завести роман с той, которая умеет творить такое с человеческими душами. А с другой стороны, как можно было этого не захотеть?

Пошлость – это ведь не когда два человека занимаются любовью, пошлость – это когда они занимаются любовью под музыку Баха. Думать о романе после такого концерта было пошло, но, как бы ни старались разные религии, людям редко удается обуздать свои мысли, а мыслям мораль неведома.

Я вспомнил, как на дурацкой тусовке у мэра она сказала… как же она сказала?.. Да, она сказала так:

– Жизнь порой выделывает такие удивительные кульбиты…

Тогда я особого внимания на эту фразу не обратил, хотя и запомнил. А сейчас подумал: «Умно, очень умно».

«Умно, – подумал я. – Умно».

Если такая талантливая и красивая женщина окажется дурой – это будет обман, который никак нельзя допустить. В конце концов, в моем возрасте можно убедить себя в чем угодно, а уж тем более в том, что красавица умна. Я выждал минут сорок и набрал номер, написанный на билете.

– Наконец-то, – сказала трубка вместо «здравствуйте». – А я уж испугалась, что вы не мне звоните.

Разумеется, за сорок минут я успел заготовить и даже отрепетировать свой текст. Но я его тотчас забыл, пытаясь врубиться в то, что сказала Лиза.

Я молчал. Молчал, видимо, слишком долго.

– Алле! – крикнула трубка. – Вы здесь?

– Да-да, – почему-то обрадовался я. – Это вам звонит…

Лиза расхохоталась:

– Да вижу я прекрасно, кто мне звонит. И на концерте я вас видела. Спасибо, что пришли: неожиданно, но приятно.

Я начал вертеть головой.

Лиза снова рассмеялась:

– Как вы смешно вертите головой, как ребенок… Я сижу в машине сзади вас. Сейчас помигаю вам фарами. Видите?

Отрепетированный текст забылся окончательно, и я брякнул:

– Лиза – вы гений!

В трубке раздалась тишина. Даже дыхания не было слышно. Прерывать эту тишину я почему-то боялся.

Наконец, я услышал:

– Спасибо. Это вы серьезно или просто комплемент?

– Совершенно серьезно.

– Вы знаете, для меня очень важен этот концерт. И очень важно, что вы пришли. Вы только скажите мне честно: вам, правда, понравилось? Расскажите, расскажите, мне важно…

– Это было потрясающе. Вы создаете какой-то иной мир, который…

Лиза перебила меня:

– А как я пела? Скажите, мне это важно.

– Гениально. Послушайте, Лиза, я не умею оценивать пение, я не знаю, какие слова надо говорить, чтобы…

– Чтобы – что? А вы говорите, какие хочется, без цели.