Исповедь старого дома

На очередную встречу Эдик прикатил с мальчиком лет двадцати пяти. Тот не обратил никакого внимания ни на Анну, ни на собаку, которая все вертелась вокруг, пытаясь подставить то один бок для оглаживания, то другой. Молодой человек сразу же принялся осматривать дом, по-хозяйски обстукивать углы, проверять плинтусы, наличники и перекрытия, потом деловито кивнул Эдику и вынес вердикт:

— Нормально. Есть контакт.

— Что это значит? — Брови Анны возмущенно сдвинулись к переносице, крылья носа гневно затрепетали.

— Будем тебя, мать, в люди выводить. Конец затворничеству и отшельничеству!

— Я же тебе сказала, что…

— Тише, не кипятись! Никто тебя не увидит и не услышит. Все по-прежнему шито-крыто, никаких реальных контактов, никаких живых людей.

— А как же?… — Злость сменилась растерянностью.

— Люди воображаемые. Контакты виртуальные. Интернет, в общем.

Привезенный мальчик важно кивнул и подтвердил значительность намерений:

— Будем проводить Интернет.

Интернет провели, дорогу в большой мир открыли. Через пару дней чрезвычайно довольный собой Эдик приехал с небольшим бордовым ноутбуком и, вручив его Анне, торжественно объявил:

— Я умываю руки.

— То есть?

Анна была уверена, что компьютер и все связанные с ним современные средства связи — дружеская услуга для упрощения ее жизни. Материалы можно заказывать на сайтах, эскизы рисовать в программах, аннотации читать в пресс-релизах. Кроме того, это отличный способ общения для тех, кто желает сохранить свое инкогнито. Женщина уже успела помечтать, как она, конечно, не напишет друзьям и знакомым, но хотя бы погостит на их страничках в социальных сетях, посмотрит фотографии, поучаствует в обсуждениях и обязательно даст пару-тройку советов на форумах. К компьютеру она отнеслась как к милой безделушке, призванной скрасить ее жизнь. В конце концов, современный человек не должен влачить существование дикого отшельника. Да Анна и не стремилась достигать таких вершин духовности и самопознания, которыми могли похвастаться Сергий Радонежский или старец Неофит.

Про Неофита она узнала несколько лет назад. В Москве велись сложные съемки. По сценарию в кадре практически все время должен был идти дождь, поэтому, когда затянувшееся бабье лето наконец закончилось и небо проявило благосклонность к киношникам, режиссер объявил аврал и начал снимать без выходных. Результатом работы стал отличный отснятый материал и совершенно осипшие и гнусавые актеры, грозившие сорвать озвучание. Под проливным дождем и пронизывающим ветром простудились все: шмыгали носами, пили горячее молоко или чего покрепче и кляли автора, вообразившего плохую погоду ярким дополнением к трагизму сюжета. Режиссер отпустил актеров на две недели, приказав привести здоровье в порядок.

Муж увез Анну на осенний Кипр, где позволил только два дня амебой валяться на пляже, задумываясь лишь о том, не пора ли перевернуться. Потом море было только с утра. После обеда ее сажали в машину и возили по острову, выбирая то знакомые каждому туристу маршруты, то неизведанные тропинки, на которых она так боялась встретиться со змеями. Она крепко держала мужа за руку, боязливо озиралась и вздрагивала от каждого шороха, а он хохотал и беззлобно ругался:

— Дурочка ты, Анюта! Ты не под ноги смотри, а по сторонам. Мы же не где-нибудь, а на Акамасе. Тут природа уникальная. Ну, взгляни, какой цветок! На эдельвейс похож.

Анна поворачивала голову и забывала об опасностях. Ее завораживали сновавшие повсюду ящерки, маленькие и не слишком, невиданные кустарники и огромные эвкалипты, на стволах которых беспрерывно стрекотали цикады.

А он уже тащил ее дальше, обращая ее внимание то на одно растение, то на другое, сыпал латинскими названиями и тянул вперед, вперед, вперед… Потом вдруг останавливался и, склонившись к очередному незнакомому Анне бутону, начинал декламировать. Декламировал почему-то нахмурившись, отвернувшись, будто не Анне читал, а цветку. Стеснялся? Да нет же, глупости! Какое стеснение — столько лет вместе? Но читал он все же не глядя на нее, словно боялся показаться смешным и сентиментальным:

— Цветов садовых аромат
Пленяет нас благоуханьем.
Их в вазу сунуть каждый рад
И превратить тот аромат
Без сожаленья в тухлый смрад
Подгнивших листьев и стеблей.
Когда бы в широте полей
Они нетронуты остались,
Мы б ароматом наслаждались,
Его б вдыхали чуть дыша
И лучше б делалась душа.

Анна улыбалась и принималась гадать:

— Тютчев?

— Холодно.

— Тогда Есенин?

— Опять мимо.

— Неужели Пушкин?

— Скажешь тоже!

— Ладно, сдаюсь.

Тогда он поднимал глаза: ни стеснения, ни скромности, только ехидные довольные искорки:

— Трубецкой, — веско произносил он и тут же сгибался пополам от хохота, видя ее удивленное лицо.