Исповедь соперницы

Порыв ветра бросил завитки волос мне на глаза. Эдгар стал ласково их убирать. Я увидела проезжавшую мимо Матильду и — могу поставить свое янтарное ожерелье против ломаного пенса — в ее глазах читалась откровенная зависть. Уж наверняка ее Жоффруа Анжуйский ни на йоту не бывал с ней так нежен и предупредителен.

У меня было приподнятое настроение, я не хотела еще возвращаться и Эдгар был согласен со мной. И как же мы носились верхом, как гоняли своих коней! Это ведь такое удовольствие нестись вскачь, наслаждаясь прекрасным аллюром породистых лошадей, наслаждаться солнцем, бьющим в лицо ветром, простором! Мы далеко умчались от всех, скакали, обгоняя друг друга. А вокруг волновались под ветром вересковые заросли, темнели разбросанные то там то здесь купы огромных буков, блестели на солнце ручьи. Из под копыт коней время от времени то вылетала стая куропаток и уносилась в сторону, то неожиданно заяц выпрыгивал из под широкого лопуха, несся прижав длинные уши. А кони продолжали скакать, упруго выбрасывая ноги, перепрыгивали через кусты, то, врезаясь в ручьи, поднимали фонтаны искрящихся на солнце брызг.

В какой-то миг я остановила Молнию, натянув поводья и откидываясь назад. Эдгар тут же подъехал, склонился в седле, и обняв меня за талию, притянул к себе, стал целовать. И поверите ли… Я отвечала ему с пылом, какого и не ожидала в себе.

Но наконец я освободилась.

— Думаю уже следует подумать о приличиях и возвращаться.

Я старалась говорить достойно, однако все еще задыхалась после поцелуя. У Эдгара в глазах плясали чертики. Он вновь обнимал меня, я вырывалась, смеясь.

Все же мы проделали немалый путь и, когда вернулись, наши кони были все в мыле. Мы въехали под мрачную арку городских ворот, не спеша поехали вдоль нависающих над головой выступами этажей строений. Они стояли так тесно, что почти соприкасались кровлями, не позволяя солнцу высушить всегда скапливающуюся на мостовой грязь. Только у дома, какой снял Эдгар было открытое пространство и даже мощенная булыжником площадка, куда можно было ступить, не измарав башмачков и подола. Выскочившие из дома слуги, приняли у нас лошадей. Я стала подниматься по узкой лесенке наверх, в нашу комнату. Эдгар шел следом и, оглядываясь, я видела его взгляд, догадывалась, что сейчас произойдет. Слова не успела молвить, когда он прижал меня к стене, стал целовать. Я уперлась руками в его грудь, делая попытку вырваться, но он был так силен, не отпускал меня… Я задыхалась, у меня кружилась голова, я вся дрожала. А его руки уже мягко мяли мою грудь, он запрокидывал мне голову, целовал шею. У меня стали слабеть колени…

…И конечное это должно было случиться!

Эти городские дома, узкие, неудобные, тесные! Здесь приходилось жить всем скопом, ютясь вместе со свитой и слугами. Никакого этикета или уединения. Да и вряд ли кто из свиты мог решить, что днем можно вот так…

Но сожалеть об этом было уже поздно. Дверь с резким скрипом растворилась и в покой влетел, громко топая, этот безобразный ребенок Юстас Блуаский. Застыл, глядя на нас из под покрытых болячками век. А тут еще голоса, скрип ступеней, вошли Клара Данвиль, моя Маго с ворохом платьев, а тут еще и Пенда…

Я отскочила от Эдгара, как ошпаренная. А они все сначала растерянно стояли кто где, потом Клара стала что-то лепетать, Маго, как бы ничего не заметив, принялась укладывать платья, а Пенда церемонно сообщил, что прибыла Блуаская чета. В довершение ко всему Юстас, стал раскачиваться на двери, явно наслаждаясь ее скрипом, и не сводя с нас не по детски серьезного, мрачного взгляда.

Один Эдгар не казался ни взволнованным, ни смущенным. Спокойно оторвал от двери это Блуаское отродье, передал его Кларе, потом попросил всех выйти и передать Стефану с Мод, что вскоре мы будем к их услугам.

Я стояла лицом к стене, нервно пыталась привести в порядок волосы, шнуровку у горла.

— Бэртрада … — окликнул меня муж.

Но я шарахнулась от него.

— Какой стыд!.. Какой позор! Что теперь о нас станут говорить!..

Признаюсь, я рассердилась. Ведь, что может сравниться по бесстыдству с плотскими утехами в дневное время! А я… А мы… Мне хотелось плакать. Но Эдгар словно и не замечал моей досады.

— Успокойся, милая. Мы же муж и жена, мы у себя дома.