Исповедь соперницы

Но тут Набег, оглашая округу демоническим ржанием, легко перескочил кучи снега на обочине дороги и понесся по снежной целине. Я понадеялась, что снег достаточно глубок, чтобы быстро утомить коня, но он мчался, не сбавляя скорости и не отзываясь на мои попытки править.

Мы пронеслись мимо какой-то усадьбы, миновали селение, несколько рощ, перемахнули через промерзший ручей, и только тогда я стала замечать, что движения коня замедлились.

Заметив в стороне высокие заросли кустарника, я постаралась вынудить коня налететь на них. Я почти повисла на поводьях, направляя его. И он вроде повиновался. Вот сейчас, увидев преграду, усталый конь остановится. В какой-то миг мне показалось, что замысел удался: Набег замер перед густо сплетенными ветвями. Я даже перевела дыхание, расслабилась.

Это было ошибкой. Набег словно уловил, что я уже не так цепляюсь за него. Миг — и он сильно и неожиданно взбрыкнул задом. Я взвизгнула и тут же оказалась выброшенной из седла, перекинулась в воздухе и… Крест Честной! Если бы ветви кустарника не смягчили мое падение, уж не ведаю, чем бы для меня и закончилось сегодняшнее приключение. А так я лишь сильно поцарапалась, потеряла сетку для волос, да и напугалась как следует. Когда же я, путаясь в разметавшихся волосах, полах плаща, юбках, раздирая ветви кустов, наконец выбралась на открытое пространство, я оказалась совсем одна. Набег маячил где-то далеко и с каждым мигом становился все меньше.

Ну и что мне теперь делать? Я огляделась. Понятия не имела, куда меня занес этот гнедой демон. Свиты моей не было и в помине, вообще нигде не было заметно никаких признаков человеческого жилья. Только ровное открытое пространство, желтые сухие камыши да серое низкое небо над головой.

С пол часа я брела сама не ведая куда, ругалась, а потом заплакала. Я была голодна, я замерзла и понятия не имела, где нахожусь. К тому же лед у берега ручья, вдоль которого я пыталась идти, неожиданно треснул, и я провалилась едва не по колено, промочив обувь, юбки, полы плаща.

Но видимо небеса не совсем оставили меня. И хотя я насквозь продрогла и даже поскуливала от отчаяния, но вскоре я вышла на довольно хорошо проторенную дорогу. Когда из-за небольшой рощи впереди послышался мелодичный звон бубенчиков и людские голоса, я безмерно обрадовалась. Едва не кинулась вперед, но вспомнив кто я, заставила себя остановиться на обочине дороги, стояла гордо выпрямившись. Лишь во все глаза глядела на приближавшуюся кавалькаду, на верховых, ехавших попарно, охраняя конный богатый паланкин, влекомый мулами в богатой сбруе, звон бубенцов которой я и услышала издали.

Приближающиеся меня заметили, сначала просто глазели, потом на лицах появилось удивление, замешательство. Один из отряда, подскакал к паланкину, что-то говорил. Наконец они приблизились, занавеска паланкина откинулась и я перевела дыхание, узнав знакомое лицо аббат Ансельма из Бэри-Сент-Эдмунса.

— О, святые угодники! — воскликнул аббат. — Миледи Бэртрада? Вы здесь, совсем одна, в таком виде? Как такое могло случиться?

Я же смотрела как тепло опушены лебяжьим пухом его капюшон и ворот, какие у него перчатки на меху. А я… Представляю какой мой вид: растрепанная, исцарапанная, промерзшая до костей. Даже когда я велела аббату не изводить меня вопросами, а помочь, голос мой звучал, как-то надтреснуто, почти просяще. Но Ансельм и так уже велел своим людям подсадить меня в паланкин. И как же хорошо было откинуться на меховые подушки в нем! Здесь была жаровня — настоящая, полная углей жаровня с бронзовой крышкой. Я протянула к ней негнущиеся пальцы, прижала озябшие ступни. Все никак не могла согреться. Хвала Всевышнему, добрый Ансельм дал мне вина. Вот я и назвала его добрым. А ведь я была благодетельницей его обители, щедро жертвовала на нее, помогала Ансельму в кой-каких исках с соседями. Мог ли он после этого быть со мной недобрым?

Я медленными глотками пила вино, с удовольствием откусила пирожок с начинкой из куропатки. Сама же слушала, болтовню Ансельма, что де он возвращается из дальнего прихода в Бэри-Сэнт-Эдмунс. И если будет на то мое желание, он с охотой окажет мне гостеприимство в своей обители. Я даже растрогалась. А Ансельм уже говорил, что как только я обустроюсь и отдохну, он немедленно пошлет гонцов в Гронвуд.

Нет, нет, если его преподобие хочет оказать мне услугу, пусть не спешит с сообщениями обо мне. И я даже улыбнулась, представив, какой переполох поднимется, когда я исчезну.

Возможно мне следовало объяснить Ансельму причину моего нежелания связаться с супругом, но он не стал спрашивать, даже понимающе закивал головой.

— Конечно, дитя мое, как мне вас не понять. Эдгар Армстронг не имел права так оскорблять вас. А так уже по всему графству судачат об этом. Опять он и эта несчастная заблудшая душа Гита Вейк.

Он умолк, но я уже глядела на него во все глаза. А в груди у меня словно собрался твердый давящий ком. Опять… Мой муж и Гита… Гита имя которой Эдгар повторяет даже во сне. Я даже перестала дрожать, так меня опалил гнев.