Исповедь нормальной сумасшедшей

Стихи – как бинты на раны.

Любимейшие мои образы в сказке Леси Украинки – перечисление одушевленных стихий. А "той, що в скалi сидить" – и вправду самый страшный. "По жизни".

А еще – Огонь. Образ огня. Ласковый, а не бесшабашно-неистовый – прожорливый.

О, не журися за тiло —
Легким вогнем загорiлось воно.
Швидким, палючим, мов гостре вино...

Огонь – как прохлада, легкость. Единственный (по-моему) во всей мировой литературе такой образ огня. Милосердный, щадящий. И – «Грай же, коханий. Благаю!»»

* * *

Ну вот, а вслед за этой светлой лирикой – бр-р! – перехожу к тягостному психозу. Потерпите уж немного, милые читатели.

Муляж. Имитация

27 марта 2009 г.

Из неоконченного письма Андрею Мурыгину той поры:

«Андрей! Никогда в жизни мне еще не было так жутко, как сейчас, за все годы болезни. Пока сидела дома с февраля – моя квартира стала мертвой. Мама – единственное существо, в котором теплится жизнь, а не ее имитация. Просыпаться утром – в мертвое пространство...»

Подробности психоза описывать не хочу – слишком тягостно. Вот лишь общие параметры.

Скособочилась Вселенная. Все квадраты = кубы стали параллелепипедами. Вместо прямых углов – косые или тупые. Зловещая темнота по углам. Люди и даже дети – гадкие, будто вылепленные из грязного пластилина.

Пишу не без оснований, что, похоже, в рекордно ранние сроки пережила все прелести обычного старческого маразма.

Чувствовала себя замурованной в склепе, куда доходили лишь механические звуки: электродрель от соседей, повторяющиеся удары, рокот бомбардировщиков по ночам (я была уверена, что идет война, но от меня родные это скрывают).

Телефон я отключила, радио и телевизор тоже, с ребятами своими я попрощалась – будучи уверенной, что никогда их больше не увижу...

В бреду, сконцентрированном вокруг моей квартиры, я осталась в XX веке, мне мерещилось, что мой дом на Стартовой – это роддом, где нельзя курить...

И я под жестким контролем мамы действительно бросила курить месяца на три, к тому же страшно похудела и пострашнела.

А самое непереносимое: гложущее чувство своей тотальной вины – перед мамой, перед людьми, перед Господом... Чувство вины для меня мучительнее, более поглощающее, чем даже чувство страха, ужаса – horror... Точнее, ужас своей вины. Что из-за меня гибнет все живое, и потому каторга эта – единственно возможный способ жизни для меня. Пригрезилось, что Ленка велела маме передать мне, что наука победила религию (чего, конечно же, в яви Ленка вспомнить не могла) – и в этом я тоже обвинила себя...

Можно копаться в этих винах и страхах до бесконечности, а можно просто принять решение: госпитализация и прием правильных, сильных лекарств, что Ленка с мужем Леней и прокрутили, потребовав специально для мамы у консультанта-психолога (2 тысячи рублей за консультацию) письменного, с личной печатью заключения о необходимости срочной госпитализации. Но мама все равно обиделась на Ленкино и мое «предательство».

Может, подспудно одной из причин столь затянувшейся депрессии, да еще в маниакальной форме, было то, что один за другим ушли из жизни три самых близких, пожалуй, мне человека. Как только я пришла в себя, в Центре написала этот тройной некролог, с него и начну новую страницу своего бытия, так будет правильно. Статья была опубликована в моей «Учительской газете».

Родники мои серебряные, золотые мои россыпи...

Художнику Сергею Токареву,

барду Дмитрию Дихтеру,

педагогу Александру Тубелъскому —

светлой их памяти на Земле

Отшумело новогодье, после долгой болезни пытаюсь начать писать, но не могу этого сделать, не выплеснув хоть отчасти чувство пустоты и потери от внезапного ухода трех очень близких людей в прошлом, таком несчастливом для меня году.

Первым еще прошлой зимой разбился в автокатастрофе художник очень высокого класса Сергей Токарев. Им было по 57 лет – ему и родителям жены его сына Николая, актера театра имени Ермоловой... Помню, на прошлый Новый год он подарил Коле и Рите сразу десять пар домашних тапочек для гостей (в семье были проблемы, и Сергей хотел «склеить» их отношения). Мне он всегда дарил розы – плотные букеты полураскрытых алых с белым, желтовато-красных или просто белых, но не царственно пышных, а тугие пучки полураскрытых бутонов.

Это было совсем недавно – и это было так давно... На дворе был застой. Русский фашизм только-только поднимал голову. Битва шла за художественно-графический факультет МГПИ имени Ленина. Битва ортодоксов со школой Неменского (его последователями по новому, романтическому реализму в живописи). С факультета эти мафиози и бездари выжили всех приверженцев школы Неменского, включая и самого Сергея Токарева, дольше всех держалась Валентина Викентьевна, мама Сергея. Суды, статьи в «Комсомолке» 80-х – но мы тогда проиграли. И все же духовно победили.