Исповедь Никола

– Вот подлинное великодушие, – восхитился комиссар. – Сразу видно людей благородного происхождения.

– По правде говоря, как почитаешь, что сочиняют подлые писаки, хочется плюнуть на свои дворянские привилегии, – сказал мушкетер рабочим.

Но, уходя, добавил с прежним высокомерием:

– Так и быть, мы отрежем вам уши как-нибудь в другой раз!

Записав имена и адреса участников драки, комиссар ушел. Хотя мушкетеры отказались от своих обвинений, для таких бедняков, как Никола и Луазо, приключение могло кончиться плачевно; вдобавок даже самое поверхностное дознание непременно всколыхнуло бы щекотливый вопрос о происхождении Зефиры, невольно ставшем причиной ссоры. Впрочем, бедная девушка больше думала об опасности, грозящей ее друзьям; вечером у нее началась лихорадка. Модистки уже вернулись; и они, и хозяйка слышали, как Зефира бормочет в бреду: «Я пойду к матушке, у нее есть могущественные заступники… Правда, я поклялась, что ноги моей не будет в ее доме… но надо пойти… Матушка близко знакома с лейтенантом полиции: он помог ей выправить бумаги… Матушка богата… и знакома со знатными дамами… Матушка всегда рада помочь!.. Все эти люди ее погубили… но у нее доброе сердце!.. Иначе Никола и Луазо повесят как гугенотов, и все из-за меня… Почему? Потому что я дочь… своей матери!..»

Слыша эти сбивчивые признания и видя изумление модисток, Луазо и Зоя очень встревожились. Пришлось рассказать им всю правду; впрочем, опасения их были напрасны: девушек растрогала горестная судьба товарки. Никола при этом не было: он не появлялся в лавке, чтобы не скомпрометировать Зефиру. И он не подозревал, как тяжко захворала его возлюбленная: ему казалось, что она не вполне оправилась от обморока, только и всего. Вечером Луазо ничего ему не сказал. Лишь наутро, когда Никола несколько успокоился, Луазо со всей осторожностью сообщил ему о болезни Зефиры. Никола, забыв обо всем на свете, ринулся в лавку.

– Входите же, – сказала хозяйка, – я знаю, кто вы… Поднимитесь к ней, она все время зовет вас.

Зефира была слаба и грустна, но спокойна. Она уверяла Никола, что просто устала и нуждается в отдыхе; она уговорила его пойти в типографию и на прощанье дважды поцеловала со словами: «До вечера». В типографии все обратили внимание на необычайную бледность Никола. В восемь часов Луазо сказал:

– Давай перекусим, потом я зайду за Зоей, и мы все вместе навестим Зефиру. Пока мы будем у нее, ты постоишь за дверью, чтобы ее не волновать: больно уж ты бледный.

Никола послушался и не входил в комнату, но ему был слышен голос возлюбленной. Выйдя от Зефиры, Луазо сказал:

– Иди, отдыхай, ей полегчало: теперь я больше тревожусь за тебя…

Утром Никола обнаружил, что каморка его друга пуста; он узнал от зеленщика, что Луазо не ночевал дома. Никола помчался в типографию. Луазо стоял у наборной кассы.

– Как Зефира?

– Мы с Зоей всю ночь не отходили от ее постели.

– Боже мой! А я спал!

– У тебя такой вид, что ей стало бы только хуже!

– Как она себя чувствует?

– Гораздо лучше.

При последних словах Луазо густо покраснел и попытался переменить тему: заговорил было о новом срочном заказе, но Никола не стал слушать – он схватил сюртук и кинулся в лавку. Луазо пришел следом за ним. Зефира задыхалась; взяв своего возлюбленного за руку и силясь улыбнуться, она прошептала:

– Это пройдет.

Больше Никола не оставлял ее ни на минуту.

Вечером, когда Зоя ненадолго прилегла, Зефира жестом показала Никола, что хочет положить голову ему на грудь… Он откинулся на спинку стула, и девушка, два дня назад еще полная жизни, склонила белокурую головку на его плечо. Просидев в этой неудобной позе часа два, Никола громко вздохнул. Зоя проснулась.

– Вам надо отдохнуть… Я сменю вас, – проговорила она и переложила голову Зефиры на подушку.

Она не сказала Никола, что его возлюбленная мертва. Друзья сообщили ему об этом лишь на следующий день.

– Я тоже умру, – произнес он спокойно.

Сам он признавался впоследствии, что был упоен своим горем.

Много дней провалялся он в бреду и беспамятстве, но остался жив. Очнувшись, он проговорил:

– Теперь я окончательно утратил госпожу Парангон.

Ибо Зефира живо напоминала ему госпожу Парангон, как та, в свой черед, казалась ему похожей на Жаннетту Руссо, предмет его первой любви.