Исповедь на краю

– Это конечно. Ребенок, Максим, истощен, неухожен, как сказали врачи. И дело не только в том, что его бросили одного. Им не занимались. Но, ты же понимаешь, этого мало для того, чтобы лишить мать родительских прав.

– А что с подружкой, которой она якобы оставила младенца?

– Нашли мы эту подружку. Говорит, что врет Люська, может, кому другому оставляла, только не ей.

– А Соколова?

– А она говорит, что врет подружка. Вот такая ерунда.

– Когда мальчишку выписывают?

– Завтра-послезавтра. Ну, могут еще пару дней подержать, если попросим. Но что нам это даст?

– Вася, ты наш план помнишь?

– Может, не надо? Мало ли что.

– Надо, Вася, надо.

* * *

Наташа бесшумно встала с жесткого ободранного дивана и набросила на себя рубашку Андрея, которая валялась на полу. Она только сейчас заметила, в какой запущенной дыре они провели ночь. Встретив ее у подъезда, Андрей сказал, что у него ключ от квартиры приятеля. Да. Квартирой это можно назвать только от большой душевной щедрости. Она, осторожно ступая босыми ногами по грязному полу, вошла на кухню. Поискала взглядом на единственной полке пачку чая или банку кофе, но не нашла. Приоткрыла холодильник и тут же отшатнулась, взглянув на остатки того, что когда-то было пищей. Наташа потянула носом. Запах исходил из раковины, где в жутковатом беспорядке была свалена грязная посуда. Видимо, давно. Наташа прошла в ванную и, стараясь не смотреть по сторонам, открыла кран с холодной водой. Попила из ладошек, умылась, сжала лицо руками. Что она делает? Чем это закончится? Что думает Джон? За все время пребывания в Москве она ни разу к нему не приехала и не пригласила к себе домой. Мама смотрит на нее, как на сумасшедшую. Дашка прямо формулирует:

– Не, у тебя крыша точно поехала.

Видимо, это так. Наташа пробралась обратно к дивану и остановилась, глядя на Андрея. Он спал, обнаженный, во всей красоте молодого бога. Сильные мускулистые руки, тонкая талия, плоский живот с золотистым пушком. Наташе вновь захотелось провести ладонью по гладкой смуглой коже, вдохнуть теплый, родной запах.

– Иди сюда быстрее. – Андрей открыл прекрасные темно-голубые глаза, потянул ее за руки, и она самозабвенно прижалась к нему всем телом – изящным телом супермодели.

Глава 26

В такси Дина пыталась думать о делах, но никак не могла переключиться. Она продолжала видеть двух взрослых и ребенка, которые, похоже, были рождены для того, чтобы встретиться. Как плакала эта итальянка, когда ей объяснили, что она пока не может забрать девочку. Как сжалась и нахмурилась Аня-Арина, узнавшая в свои два года вкус горьких разочарований. Как страдал этот милый толстяк. Когда он взял в свою большую ладонь ручку девочки, его глаза стали детскими, беспомощными и виноватыми. Если ничего не случится, все будет хорошо. Дину утомляла собственная недоверчивость: «если ничего не случится…» Ну почему должно что-то произойти? Почему плохое? Ох. Потому что так часто бывает.

Можно было не спешить. Топик остался на «Соколе» с Анной Ивановной. И Дина попросила водителя остановиться у автостоянки, где работал Олег Федоров. Она расплачивалась, когда из ворот выехал темно-зеленый «Рено». За рулем сидела молодая блондинка, а рядом с ней Олег.

– Я не выхожу, – быстро сказала Дина. – Пожалуйста, за той машиной.

– Чокнутые создания эти женщины, – вздохнул, ни к кому не обращаясь, шофер. – Как будто мужиков мало. Вцепятся в какого-то хмыря болотного и поделить его не могут.

Несмотря на скептицизм, за «Рено» он пристроился вполне профессионально. Так они доехали до дома на улице «Правды». Здесь Дина расплатилась, отпустила такси, а сама растерянно оглядела пустынный двор. Что делать дальше?

* * *

В мягком свете прихожей Сандра сразу увидела, как изменился Олег: глаза впали, от носа к губам залегли глубокие морщины, углы губ опущены, виски седые. Старик. Она сбросила на пол шубку своим коронным движением и соблазнительно выгнула бедро, зажигая в нем огонь. Но, похоже, дрова совсем отсырели. Олег смотрел устало, безразлично, отстраненно. Ладно. Сглотнем. Сандра кивнула ему на вешалку:

– Раздевайся. Выпить, поесть хочешь?

– Мне все равно.