Исповедь на краю

Дина открыла холодильник и обнаружила, что молока нет. А кофе без молока она не любит. Из чего вытекает, что нужно выползать под моросящий дождь со снегом. Она влезла в джинсы, свитер, куртку и лишь потом повернулась к Топику, который, казалось, перестал дышать и не сводил с нее тревожных глаз.

– А ты что сидишь, чудо-юдо? Ты почему до сих пор не одет? Где ошейник?

Счастливый Топик, мигом обернувшись, через секунду стоял с ошейником в зубах и бешено вилял хвостом.

– Ах ты, мой котик, – как всегда, умилилась Дина.

Они купили молока, сладких булок, и, возвращаясь, Петренко позвонила в дверь бабы Лиды. Та долго возилась с замком, который наконец установил слесарь, приведенный Диной. Потом открыла и замерла на пороге, испуганно глядя на нее.

– Баб Лида, а мы тебе молочка, булок принесли.

– Заходи, деточка.

Баба Лида провела их на кухню и, не глядя на продукты, выложенные на стол, взяла Дину за руку:

– Где Степка, не пойму. Вроде милиция забрала, а потом мне кто-то позвонил. Вроде в больнице он. Что с им? Что ему сделали?

– Да ничего. Просто его проверяют. Знаешь, по нервной части. Нервы у него проверяют в той больнице, где он уже лечился.

– Меня туда пускали. Я ему фрукты приносила. А теперь нельзя?

– Не то чтобы нельзя. Просто нужно разрешение получить. Ты не беспокойся. Я узнаю и сразу тебе скажу. Фрукты куплю.

– Да. Мне до пенсии еще пять дней.

– Ничего. Переживем. А Степан ничего не получает? Ему ж должны были инвалидность оформить.

– Должны. Мы справку взяли и прямиком на комиссию эту. Степка в кабинет взошел, а я в коридоре стояла. Он выбегает весь злой, красный. Я, говорит, их издевания терпеть не могу. Пусть, говорит, подавятся своей пенсией. Вот они и давятся. А нам нечем. Мне говорят, ты б сама пошла, попросила, чего-то сунула бы… А чего мне совать? Мы лучше так. Нет, он иногда пойдет и заработает. Снег там почистит или еще что… Но долго не выдерживает… Его скоро выпустят?

– Думаю, немножко надо подождать. Ты не беспокойся, я каждый день буду звонить в больницу, узнавать, как он. Поешь, выйди во двор, погуляй, я еще загляну.

* * *

Павел Иванович Калинин, следователь МУРа, позвонил другу Сергею не только потому, что тот занимался делом об убийстве Марины Федоровой как частный детектив. Главная причина была в том, что Павел Иванович терпеть не мог допросов в психушке. Всегда можно понять, когда нормальный человек говорит правду, а когда врет, будь он хоть трижды опытный подонок. А бред психов рассчитан на человека более праздного или мечтательного, чем Павел Иванович. Прерывая то, что ему казалось лирическими отступлениями, он часто загонял подозреваемого (как правило, шизофреника) в глубокий ступор.

Когда Степана привели в кабинет заведующего отделением, Павел Иванович и Сергей синхронно подавили тяжелый вздох. Мягко говоря, этот человек не «косил» под невменяемого. Все было на лице. Больной смятенный взгляд, страшная бледность, искусанные в кровь губы.

– Садитесь, Степан, – мягко пригласил Сергей.

– Вам сказали, для чего я пригласил следователя? – стоя спросил Степан.

– Да, конечно.

– Тогда нечего здесь сидеть. Запишите: я убил Марину Федорову, девочку из нашего дома. Я распишусь и пойду. Мне надо пить лекарство.

– И все-таки присядьте, пожалуйста, – попросил Сергей. – Вы же образованный человек, знаете, что такое презумпция невиновности. Вам придется убедить нас в том, что вы совершили убийство.

– Мне же говорили: признайся. Я признаюсь.

– Почему же вы раньше это отрицали?

– Не знаю.

– Почему решили сейчас признаться?

– Голос был.

– Теперь-то уж точно вам придется сесть. Объясните поподробней насчет голоса.

Степан сел на краешек стула.

– Голос был: признайся, что ты убил.

– Вы убили Марину Федорову?

– Да.

– Как вы это сделали?

– Взял нож, пошел к ним в квартиру…

– На каком этаже они живут?

– На шестом.

– Дальше.

– Позвонил в дверь. Она мне открыла.

– Но девочка никому не открывала без разрешения родителей. Вы что-то ей сказали?

– Да. Я сказал, что хочу показать ей картинки.

– Она вас узнала?

– Сначала нет, но я объяснил, что я сын бабы Лиды. Моя мать иногда сидела с ней, когда Вера просила.

– Дальше.

– Она открыла. Я ударил ее ножом.

– Куда?

– Не помню. Кажется, в живот. Потом еще ударил. Не помню, сколько раз. Потом отрезал голову.

– Зачем?

– Чтобы положить на алтарь Сатаны.

– Почему же вы этого не сделали?

– Кажется, я испугался… Плохо помню. Я ушел.

– Где орудие убийства?

– Я спустил нож в мусоропровод.

– В квартире Федоровых не обнаружили ваших следов и отпечатков пальцев.

– Я надел на ботинки целлофановые пакеты. Был в резиновых перчатках матери.

– Все это тоже бросили в мусоропровод?

– Да.

– Почему вы решили убить именно Марину Федорову?

– Я чувствовал, что должен принести жертву. Она подходила.

Несмотря на однозначность и четкость ответов, Сергей не считал, что картина проясняется. Он готовился задать следующий вопрос, когда Павел Иванович остановил его.

– Ты относишься к этому признанию серьезно? – спросил Сергей.

– А почему нет? Потому что он псих? Так мы именно такого и искали. Неужели нормальный подобное совершит?

– Но экспертиза: первый удар в спину…