Исповедь Макса Тиволи

Я запнулся. Родители о чем-то яростно шептались — позже я узнал, что они спорили, стоит ли папе покупать мне что-нибудь экзотичное, вроде банана, завернутого в фольгу, — и потому не видели, в какое затруднительное положение я попал. В тот день я так легко смешался с другими детьми лишь потому, что мое самосознание растворилось в радости открытия. Однако тогда, в той паузе, пока профессор возился с веревками и горелками, я почувствовал, как холодеет сердце.

— Я… Я не знаю.

— Нет, знаешь, — заявил пацан и, прищурившись, посмотрел на меня повнимательнее. — Ты — карлик?

— А что это такое?

— Я как-то видел одного в музее, он женился на карлице, а священником был самый высокий человек в мире.

Эта пустяковая история подействовала на меня словно гамма-лучи. Расстроенный и смущенный, в первый же выход на люди я забыл наказ родителей и впервые из трех раз в жизни нарушил Правило. Я сказал правду:

— Я — мальчик.

— Ничего подобного. Ты — карлик. Ты из Европы. — Очевидно, он полагал, что все карлики родом именно оттуда.

— Я — мальчик.

Парень широко ухмыльнулся, продемонстрировав щербинку в ряду белых зубов.

— Издеваешься…

— Я не шучу. Мне шесть лет.

Он поднял руки и показал на пальцах.

— Это мне шесть! — воскликнул он, однако тут его внимание переключилось на самого себя и любопытство угасло. — Я умею считать до ста, меня папа научил, он — преподаватель.

— А я до пятидесяти. — Именно столько бабушка сочла достаточным для моего возраста.

Хьюго — так звали мальчугана — поразмыслил и, видимо, счел это нормальным. Он осмотрел людей, бродивших вокруг нас в теплых черных костюмах. Казалось, он полностью поглощен зрелищем; позже я узнал, что он верил, будто обладал магическими способностями и, если бы его вежливо попросили, мог бы пригнуть деревья к земле.

Затем Хьюго посмотрел на меня с видом человека, который принял важное решение.

— Я ем бумагу, — серьезно сообщил он.

— В самом деле?

Мальчик кивнул и гордо расправил плечи.

— Я ее постоянно ем.

Не стану докучать вам пересказом остального диалога. Как аборигены из юго-восточных морей, которые, встречая чужеземца, неизменно перечисляют имена своих предков, мы осуществили детский обряд, в ходе которого оба мальчика клянутся быть друг другу друзьями и не враждовать. Совсем как соплеменники, мы закончили разговор яростной дискуссией, где я одержал победу и тем самым завоевал восхищение Хьюго, которое длилось, несмотря на периодические размолвки, все пятьдесят с лишним лет нашей дружбы.

— Пора! — выкрикнул зазывала со своего винтового помоста.

Чудо свершилось.

Профессор Мартин сбросил мешки на землю, и шар, покачиваясь, начал подниматься в воздух. Человечек, возносившийся на этой быстроходной луне, продолжал увеличивать ревущее пламя у основания шара, взмывая все выше, пока веревки не натянулись, чтобы не дать ветру унести профессора прочь (каждую из них держал сильный мужчина), а профессор не перевернул над рукоплещущей толпой мешок с лепестками роз. Когда облака лепестков рассеялись, мы увидели, что шар поднялся вверх и свесил огромные полосатые ленты, до которых мы пытались допрыгнуть. Невероятно, шар все уносился прочь. Он был неповторим, не походил ни на одно животное, о котором я читал, не упоминался ни в одной сказке или легенде, ему не было аналогов в моих мечтах. Это воплощенное творение человеческого разума жаждой свободы затмевало даже птиц. Неужели мы единственные существа, которые должны убегать от себя? Ведь, глядя на этот шар, я воображал мою душу, заточенную в грязной плоти старого тела, пылающую тем же огнем и улетающую вдаль, столь же серебристую, сколь и молодую.

Меня ткнули в бок и вручили фаллос в фольге.

— Это банан, медвежонок.

Много лет спустя, когда мы оба стали пресытившимися и забывчивыми, я напомнил Хьюго о том дне, когда мы впервые встретились под восхитительным шаром профессора Мартина. Мы сидели в придорожной закусочной; я успел дико проголодаться, а Хьюго, чьи очки сползли на кончик носа, все изучал спортивную страничку местной газеты, посмеиваясь над школьными командами. Он отложил газету и нахмурился.

— Шар? Да нет, вряд ли.

— Ну как же, огромный серебристый шар. Ты еще спросил меня, что это такое.

Хьюго обдумал мои слова. Нам обоим было далеко за пятьдесят, Хьюго уже растерял свои прекрасные рыжие волосы и повредил колено, после чего непрестанно мучился от ноющей боли.

— Нет, мы встретились, когда мой отец был твоим учителем.

— Ты стал забывчивым, Хьюго. Ты — старик.

— Как и ты, — парировал он. Разумеется, он был прав, но для меня старость означала, что я выглядел как маленький веснушчатый мальчик. Я выдал глупую ухмылку и снова принялся за молочный коктейль.

— Шар. Вот как мы подружились.

— Нет, я показывал тебе фокусы на лестнице.

— Что-то не припомню карточных фокусов в твоем исполнении.

Он снял очки.

— Я пришел с отцом. Ты, как ребенок, пытался спрятаться за дверью, хотя и напоминал в своей матроске Рузвельта. Ты выглядел нелепо. Я выудил из папоротника пиковую даму и навеки заслужил твое восхищение.

— Да ну.

— Ну да.