Исповедь королевы

Мы поехали в Париж — как всегда, в Париж. Как весело было мчаться по дороге! Наконец мы достигли Булонского леса.

Стоял ужасный холод, но мы были закутаны в меха, и только приятное пощипывание кожи лица говорило, как наши лица зарумянились от мороза.

— Все точно как в Вене! — воскликнула я. — А ты напоминаешь мне мою дорогую сестру Каролину.

Но в действительности все было совсем не так, как в Вене. Там повсюду было много саней, и это был единственный способ путешествовать зимой. В Булонском же лесу наши сани были единственными, и мы не путешествовали, а просто, казалось, играли в какую-то игру. Люди приходили посмотреть на нас, и они почему-то не были похожи на тех, что приветствовали меня в своем городе летом. У этих людей были озябшие, посиневшие лица, они стояли, дрожа от холода, и контраст между ними, закутанными в какое-то тряпье, не спасавшее их от холода, и нами, одетыми в меха, был разительным. Я чувствовала это, но старалась не замечать, потому что иначе портилось все веселье.

Через некоторое время после поездки в мои апартаменты пришел Мерси. У него был строгий вид.

— Ваше новое развлечение пришлось не по вкусу парижанам, — сказал он.

— Но почему?

— Такие удовольствия здесь не поощряются.

— Ох, опять этот этикет! — проворчала я.

Но это было больше, чем просто этикет, и мне пришлось уступить.

Пришел конец нашим прогулкам на санях.

Напряжение в королевском семейном кругу, усилившееся после прибытия супруги Артуа, постоянно росло. Обе сестры объединились в своей неприязни ко мне, а мои девери — в своих честолюбивых устремлениях. Из двух братьев граф Прованский был гораздо более честолюбивым. У его жены, Марии Жозефы, не было никаких признаков беременности. Говорили, что он так же, как и дофин, страдал бессилием.

Мерси предупредил меня о «маленьких утонченных проделках» моего старшего деверя, но, так как он постоянно о чем-нибудь предостерегал меня, я не обратила на это особого внимания. Однако теперь даже я, склонная к тому, чтобы не замечать неприятностей и постоянно находить новые развлечения, не могла не видеть растущего напряжения во взаимоотношениях между братьями.

— Прованс честолюбив и всеми способами добивается того, чтобы стать самым влиятельным членом семейства, — говорил Мерси. — Я напишу императрице и расскажу ей об этом. Мне редко приходилось видеть такого молодого и в то же время такого амбициозного человека.

Его честолюбие переросло в ненависть к моему мужу. Мы, все шестеро, часто проводили время вместе. Этого требовал этикет. Однажды мы находились в апартаментах графа Прованского, и мой муж стоял возле камина. На каминной доске красовалась прекрасная фарфоровая ваза. Граф Прованский коллекционировал изящную фарфоровую посуду. Мой муж давно уже был очарован этим видом искусства, и я, наблюдая за ним, в шутку спросила, не собирается ли он оставить свое увлечение кирпичами и замками ради увлечением фарфором.

Он вполне серьезно ответил, что ему было бы интересно заняться этим.

Так как руки Луи не были созданы для того, чтобы входить в контакт со столь изящными фарфоровыми предметами, граф Прованский очень беспокоился за сохранность своей вазы.

Я видела, как он наблюдает за Луи, и, смеясь, обратила внимание присутствующих на его беспокойство. Но графу Прованскому было не до смеха, и он продолжал нервничать, держа руки за спиной, чтобы никто не видел, как он сжимает кулаки от ярости.

И вот… это случилось! Ваза упала на пол и разбилась на мелкие кусочки. В этот момент я поняла, как сильно граф Прованский ненавидит дофина. Он подскочил к нему. Луи, захваченный врасплох, рухнул на пол. Мой муж был грузным, и, когда он упал, я в тревоге закричала. Граф Прованский навалился на него, его руки сжимали горло Луи, но тому удалось высвободиться, и они покатились по полу. Оба вели себя так, будто хотели убить друг друга. Сестры стояли и безучастно наблюдали за ними. Но я не могла оставаться в стороне. Я подбежала к ним и стала тянуть мужа за одежду, крича, чтобы они прекратили драку.

Когда муж заметил, что я в опасности, он крикнул:

— Осторожно! Не порань Антуанетту!

Мои руки были в крови из-за царапины, которую я получила в этой свалке. Вид крови отрезвил их обоих.

— Ты ранена! — воскликнул мой муж, тяжело поднимаясь на ноги.

— Это ничего, но я умоляю тебя, не будь больше таким глупым!

Оба они были сильно смущены и пристыжены, потому что дали волю своему гневу из-за такого пустяка. Мой муж попросил прощения за свою неловкость, а граф Прованский — за то, что проявил несдержанность. Но сестры продолжали перешептываться между собой. Они считали, что я просто хотела привлечь к себе внимание, когда бросилась разнимать их, притворившись такой обеспокоенной, из-за чего и получила царапину.