– Что вам угодно? – испуганно отступила Прасковья.
– Не бойтесь, – наступал Юлиан, предупредительно выставив ладони перед собой, – я не задержу вас. Мне только сказать... Я знаю вас. Это вы убили господина Долгополова, к которому я привел вас на квартиру.
– Оставьте меня!
Прасковья двинулась дальше, но Шаров схватил ее за руку:
– Стойте, стойте! Я никому не скажу, никому. Однако, сударыня, у меня дельце к вам имеется. Коль соблаговолите выслушать...
– Хорошо, слушаю вас. – Она перестала вырываться, но Шаров не отпускал ее руку. – Что вы хотите?
– Правильно, я хочу, но не вас. Что вам стоит отдать мне одно из имений и в придачу тысяч двадцать? Уверяю, более вас не побеспокою. А коль откажете, так я в полицию зайду. Им будет крайне любопытно узнать, что вы не уличная девка, а жена господина Долгополова, которая его убила. Так-то! Я все знаю-с, выследил вас.
– Да кто вам поверит?
– Нешто они сыну не поверят? – хорохорился Шаров.
– Что?! Вы сын...
– Господина Долгополова, – самодовольно хмыкнул он. – Маменька моя в экономках у него служила, когда он на вас женился. Ну, так как, сударыня? Полюбовно сладим дело или?..
– Убирайся, мерзавец! – процедила Прасковья, выдергивая руку, да не выдернула.
– Но, но, но! – высокомерно осадил ее Шаров. – Вы это бросьте! Я не желаю слушать оскорбления от панельной дамы, хоть и дворянского происхождения. Завтра же все узнают, чем вы промышляете, вот будет потеха! Доказательство-то у меня имеется – будьте уверены. А за мерзавца... Имение и тридцать тысяч! Такова моя новая цена...
– А моя вот! – ударила его в грудь Прасковья.
Шаров только охнул и рухнул к ее ногам.
– Он никогда не оставил бы ее в покое, – оправдывала подругу Надин.
– А Казарский?
– Тоже охотился на нее, но Прасковья никогда не шла с мужчинами, которые могли узнать ее. Не пошла и с Казарским. Второй раз он поймал ее на улице, когда она спешила на свидание...
– Оставьте меня в покое, – сказала Прасковья, пытаясь обойти его. – Вы меня не за ту приняли.
Тактику Казарский разработал в часы досуга, схватил ее за плечи и швырнул на стену дома. Она глухо вскрикнула от боли и на минуту потеряла способность сопротивляться. Казарский тем временем, прижав ее телом, начал срывать шляпу с вуалью, зло рыча:
– Думаешь, обрядилась в другое платье, так тебя и не узнать? А вот я сейчас погляжу на тебя и решу: стоишь ты того, чтоб с тобой ночь провести, или ты безобразна и ловко всех дурачишь.
Сорвав шляпу, он вдруг застыл, дыша ей в лицо. После паузы, когда глаза видят, но не верят, Казарский ошеломленно произнес:
– Вы?! Прасковья Ильинична?!