Исповедь гипнотезера

Действительно, над пьяным галдежом взлетали, как ласточки, теноровые рулады, полоскались где-то у потолка, вязли в сизой какофонии: «…тут еще Семипядьев повадился. Художник, он всегда ко мне ходит. Ну знаешь, во-во, распятия и сперматозоиды на каждой картинке. Да видал я их выставки, подтереться нечем. Слушай, говорю, Семипядьев, поедем вместе в сожаление, ночной курорт на полпути в одно мое стихотворение, не помню, господи прости… Не одобряю, когда при мне ходят в обнимку со своей исключительностью, сам исключительностью обладаю, другим не советую. Опять сперматозоидов своих притащил. А я ему, как всегда: а пошел ты, говорю, как всегда, на улицу. Мне, говорю, на твой сексреализм… Ты послушай, говорю. Резво, лазорево, розово резали зеркало озера весла, плескаясь в блеске. Руны, буруны, бурлески… Убери от меня свою исключительность, я свою-то не знаю куда девать. Он — как это, как это? Ты что ж, Мася, лажаешь гения, история не простит. А я ему: а пошел, говорю, тебе, спрашиваю, что-либо непонятно? Могу повторить: пошел, пошел со своей гениальностью, история говорю, и не такое прощала…»

— Слыхал? Экспромтами сыплет. И все врет, не ходит к нему никто. А ты фортепиано не забывай, а то пропадешь».

А это откуда знает?

— Борис Петрович…

— Здесь Боб.

— Боб… Если честно, Боб. Если честно. Мне не совсем понятно. Я понимаю, есть многое на свете, друг Горацио…

— Не допивай. Оставь это дело.

— Ослушаюсь. Повинуюсь. Но если честно, Боб… Я могу, Боб. Я могу. Силу воли имею. Гипнозу не поддаюсь. Могу сам…

— Эк куда, эрудит. Сказал бы лучше, что живешь в коммуналке, отца слабо помнишь.

— Точно так, ваше благородие, у меня это на морде написано, п-психиатр видит насквозь… Но если честно, Боб, если честно… Я вас — с первого взгляда… Дорогой Фуинбус Клестринович. Извини, отец, но если честно…

— Ну, марш домой. Хватит. Таких, как ты… Вдруг посерел. Пошатнулся.

— Доведи, — ткнул в бок кто-то опытный. — Отрубается.

…Полутьма переулка, первый этаж некоего клоповника.

Перевалившись через порог, он сразу потвердел, нашарил лампу, зажег, каким-то образом оказался без протеза и рухнул на пол возле диванчика. Костыль прильнул сбоку.

Я опустился на колено. Не сдвинуть.

— Оставь меня так. Все в порядке. Любую книгу в любое время. Потом следующую.

Выпорхнуло седоватое облачко. Глаз закрылся.

Светильник с зеленым абажуром на самодельном столике, заваленном книгами; свет не яркий, но позволяющий оглядеться. Книги, сплошные книги, ничего, кроме книг: хребты, отроги, утесы на голом полу, острова, облака, уже где-то под потолком. Купол лба, мерно вздымающийся на всплывах дыхания. Что-то еще кроме книг… Старенькая стремянка. Телевизор первого выпуска с запыленной линзой. Двухпудовая гиря. Метроном.

Мстительная физиология напомнила о себе сразу с двух сторон. В одном из межкнижных фьордов обнаружил проход в кухоньку.

На обратном пути произвел обвал: обрушилась скала фолиантов, завалила проход. Защекотало в носу, посыпалось что-то дальше, застучал метроном.

«Теория вероятностей»… Какой-то арабский, что ли, — трактат? — знаковая ткань, змеисто-летучая, гипнотизирующая… (Потом выяснил: Авиценна. «Трактат о любви».

«Теория излучений». Да-да… И он, который в отключке там, все это… На всех языках?..

У диванчика обнаружил последствие лавины: новый полуостров. Листанул — ноты: «Весна священная» Стравинского, Бах, Моцарт…

А это что такое, в сторонке, серенькое? Поглядим.

«Здоровье и красота для всех. Система самоконтроля и совершенного физического развития доктора Мюллера».

С картинками, любопытно. Ух ты, какие трицепсы у мужика! А я спорт забросил совсем. Вот что почитать надо.

Подошел на цыпочках.

— Борис Петрович… Боб… Я пошел… Я приду, Боб.

Два больших профиля на полу: изуродованный и безмятежный, светящийся — раздвинулись и слились.

…Утром под мелодию «Я люблю тебя, жизнь» отправляюсь на экзамен по патанатомии. Лихорадочно дописываю и рассовываю шпаргалки — некоторая оснащенность не повредит… Шнурок на ботинке на три узла, была-а-а бы только тройка… Полотенце на пять узлов, это программа максимум… Ножницы на пол, чайную ложку под книжный шкаф, в карман два окурка, огрызок яблока, таблетку элениума, три раза через левое плечо, ну и все, мам, я бегу, пока, ни пуха ни пера, к черту, по деревяшке, бешеный бег по улице, головокружительные антраша выскакивающих отовсюду котов…

ВОЗВРАТ УДИВЛЕНИЯ