Испортим дитя, добавим расчет. Обаятельный, очаровательный, милый подлец. Знает свою силу, умеет пользоваться — для этого не нужно такое излишество, как недоброжелательство, — зачем портить нервы? Удается, чего добивается, всегда знает, чего хочет. Может быть кем угодно. Артист, актер в самом точном и в самом пошлом смысле этого слова. Здесь лучистый обольститель, обаяшечка, там — суровый, слегка вспыльчивый и грубоватый добряк, где-то еще — усталый, немного замкнутый, чуть-чуть обидчивый, но такой надежный и честный Дока. При наличии достаточного интеллекта не срежется никогда. Только время смывает маску — то, что годика в четыре было и вправду лицом.
Вычтем обаяние. Перед нами интриган-политик. Холодный игрок, типа Фуше, знающий достаточно и себя самого, по крайней мере, со стороны производимого впечатления. Отсутствие обаяния возмещается безошибочно точным расчетом. С добавкой светскости, аристократизма — становится Талейраном, с честолюбием предельной мощности — Наполеоном, с антиобаянием, пробуждающим животный страх — деспотом восточно-азиатского толка.
Так называемые властные натуры в общежитии не такая уж редкость — тут незачем высоко подниматься. Мастерство повелительности — не крик, нет. Спокойные, убедительные, иногда лишь слегка акцентированные интонации, мягкие лапки со спрятанными когтями. Эти редко на виду, им достаточно практического контроля. Почти в любой лаборатории, редакции или компании отдыхающих можно найти одного представителя — и обычно только одного, ибо двое таких не уживутся и минуты.
Крупных манипуляторов и крупных мыслителей в одном лице не встречал…
Исповедь гипнотизёра
…история не раз просила о помощи, давая мне жизнь одного, Я догадывался, посылал многих, она начинала спешить, вести себя неприлично…
Никакой я не гипнотизер. Всего лишь лечу кое-кого, гипноз применяя не всегда так, как хотелось бы… Если меня представят как профессионального гипнотизера, я сделаю вид, что оскорблен. Что я вам, эстрадник? Провожу иногда массовые сеансы, но…
Вот стыд какой, мне не хочется говорить всю правду. Какой-то частью своего существа я поддерживаю иллюзию, подыгрываю предрассудку. Немножко магии, немножко волшебства…
Тем, кто спрашивает: «Когда вы обнаружили у себя этот дар?» — вовсе не хочется получить ответ, что все дело в психологической технике, а дар не таинственнее, чем музыкальный. Что тайны гипноза нет, есть тайна внушаемости — тайна общения.
Одни соглашаются с разочарованием, другие просто не верят, и, черт возьми, я хотел бы, чтобы это меня огорчало сильнее. Зачем рубить сук, на котором сидишь? — нашептывает искуситель.
Явление держится на неведении, если не на все 100 процентов, то по крайней мере на 50. Людям необходимо чудо, необходимо необъяснимое. Понятное не уважается. Не верят, что ты не маг, — ну и не разочаровывай. Они же твоя опора против вон тех, которые обзывают тебя шарлатаном, не веря своим глазам, а когда работаешь с сомнамбулами, вопят, что это подставные.
О тайнах сокровенных с невеждами молчи и бисер знаний ценных пред ними не мечи… Разве тебе самому все ясно? Разве не ощущаешь на каждом сеансе дыхание тайны?.. Разве всегда она дается тебе в руки, и сам ты не во власти бессознательных импульсов?
Борюсь с лирикой. Жуть подкожная! «Вот какой я хороший», — кричат, щебечут, шепчут, надрываются, намекают, подразумевают… Вот какой я хороший — тем, что не боюсь сказать, какой я хороший. Вот какой я хороший — тем, что признаю, какой я плохой. Вот как я прав признанием неправоты. Вот как умен — признанием глупости. Я хорош! Я хорош! Я хорош! — главная и, кажется, единственная мелодия всякого, кто так или иначе говорит о себе.