Исповедь бывшей послушницы

Я, как и все сестры монастыря, мечтала о постриге. Во-первых такое «повышение» как бы говорило об успешности в духовной жизни и об угождении Богу, во-вторых давало массу привилегий: больше уважения от окружающих — «мирских» людей и сестер, больше власти, хотя бы над теми, кто теперь был ниже по чину, больше отдыха, дополнительно два часа в день на келейное молитвенное правило вместо работы. Также надо заметить, что иноческая форма была очень красивой, в отличие от послушнической (для многих, как ни странно, этот момент был определяющим). Сам обряд пострига символизирует обручение Христу, монахиня или инокиня — это невеста Христова. Все это было очень романтично и необыкновенно. Я мечтала о постриге, представляла себе, как одену в темном храме под пение молитв длинную черную рясу с широкими рукавами, апостольник и клобук — символы брачного одеяния, получу новое (обязательно красивое и редкое) имя какого-нибудь супераскетичного святого. Потом буду стоять возле солеи с длинной свечой и иконой и принимать поздравления сестер. Еще считалось, что постриг дает обильную благодать. Хотелось ощутить и это.

Была только небольшая загвоздка: мне не хотелось больше жить в Свято-Никольском монастыре. Каждый день этой жизни был мукой. Уходить из монастыря я не очень хотела. Это означало бы предать все то, во что веришь и начать все заново. Начинать заново что-то всегда тяжело, тем более начинать заново жизнь. К тому же мне нравилась монашеская жизнь, но не такая, как в Малоярославце. Мне очень хотелось вернуться в Рождествено, просто молиться, жить на природе с людьми, которые тебя понимают, с которыми можно общаться. «Конечно, — говорила я себе, — ради Христа нужно пострадать. Монахи же — это бескровные мученики, как учат отцы Церкви. За это можно получить и рай, а что может быть важнее рая?» Только я чувствовала, что от такой жизни я с каждым днем становлюсь хуже: злее, раздражительней, нервозней, циничней. Я уже начинала потихоньку ненавидеть не только людей, но и Бога, за то, что Он обрек меня на жизнь в таком монастыре. И как в таком виде в рай? От меня бы там все разбежались. Уйти к тому же было страшно: предать Бога? А что Он скажет? Насколько для Него важно, чтобы я здесь жила? И вообще была на то Его воля или не была? Может я себе все это придумала? Хотя скорее всего воля была Его, я же Ему молилась, а не кому-нибудь. Как теперь разобрать кто прав, кто виноват? В общем, меня одолели тяжелые раздумья, параллельно с которыми я много молилась, чтобы Господь что-нибудь для меня придумал. И Он придумал — нечто весьма остроумное.

Глава 34

Прошла долгая неделя в Малоярославце. От тяжелых дум я потеряла аппетит и сон. По ночам плакала и молилась, а днем работала в богадельне. Похудела и чувствовала себя ужасно. Надо было что-то решать, пока не произошел этот злосчастный постриг.

Утром в воскресенье я как обычно подняла м. Марию, одела и отвезла на коляске в храм, потом вернулась за остальными бабушками. Тут ко мне подошла м. Сергия и сказала, что меня вызывает Матушка. Я пошла в храм, где Матушка уже сидела на своем месте и разговаривала с сестрами. Она подозвала меня. Вид у нее был суровый:

— Маша, я тобой не довольна. Как ты себя ведешь? М. Сергия на тебя жалуется, что ты не слушаешься и ей не помогаешь.

— Простите, Матушка, а в чем конкретно я ее не слушаюсь и не помогаю? Она же вообще ничего не делает.

— Ты еще грубишь? Мы ее сейчас спросим.

Послали за м. Сергией, а я продолжала стоять на коленях рядом с матушкиным троном. М. Сергия подошла, поцеловала матушкину руку и встала на колени рядом со мной. Матушка спросила ее:

— М. Сергия, что у вас там в богадельне?

— Маша не слушается, Матушка, грубит, не помогает. Я ее просила вымыть пол в коридоре, а она отказалась.

Матушка начала отчитывать меня за мою лень и непослушание старшим. Я тупо молчала, уставившись в пол. Потом Матушка сказала:

— Проси прощения у м. Сергии и обещай, что будешь ее во всем слушаться. У тебя постриг, а ты так себя ведешь.

Я молчала.

— Проси прощения!

Я не выдержала:

— Я не буду просить прощения. Если м. Сергия и дальше будет строчить доносы, то лучше переведите меня из богадельни.

Это было неслыханной дерзостью. Матушка поняла, что одной ей не справиться. Она подозвала благочинную, м. Серафиму и показала на меня:

— М. Серафима, что ты об этом думаешь? Можно ее такую постригать?

М. Серафима относилась ко мне скорее хорошо, чем плохо. Кроме той давней стычки в приюте у нас с ней не было разногласий. Она не слышала наш разговор, но посмотрев на меня, быстро все поняла и включилась:

— Матушка, она себя везде так ведет. Ей ничего нельзя доверить. Сестры на нее все жалуются. Какой ужасный характер! Она никого не слушается. И еще у нее эта страсть к пению на клиросе, поэтому она плохо выполняет послушания, ей бы петь только. Какой постриг… Маша, ты должна покаяться перед Матушкой за все и слушаться. Матушка за тебя молится.