Меня вызвали к Матушке в покои после вечернего чая. Я как всегда обрадовалась, думая, что это какое-то специальное поручение лично для меня, Матушку я тогда не боялась. Когда я вошла к Матушке в кабинет, она сидела за столом, спиной ко мне. Я сказала обычное: «Матушка, благословите». Она не обернулась, даже не посмотрела на меня, сразу начала очень жестко отчитывать меня, переходя на крик, говорить, что такие сестры, как я, ей в монастыре не нужны, и что она меня выгоняет. На меня напал какой-то ступр, от неожиданности я ничего не могла понять. Оказалось, это все из-за того, что я не пишу ей помыслы, да еще смею причащаться. Я заплакала, пыталась ей объяснить, что просто не могу ничего написать, что это все теперь будет неправдой, я не могу открывать свои помыслы, зная, что в любой момент их зачитают за столом в трапезной между переменами блюд. Когда сестра начинала плакать, Матушку обычно отпускало, не из жалости, просто она очень боялась громких истерик, которые могли закатывать некоторые сестры. Она успокоилась, но поставила меня перед выбором:
— Убирайся из монастыря или пиши помыслы, как все, и меня совершенно не волнует то, как ты будешь это делать.
Я увидела, что ее вообще не волнует, что я чувствую и как я живу. Ее не волновали мои объяснения, мои проблемы, ей это все было до лампочки. Для нее был важен порядок, устав ее монастыря, а людей надо просто приладить к этому механизму и заставить все делать правильно. Приспособился — хорошо, нет — можешь уходить. Она часто повторяла фразу, выдернутую из книжки каких-то афонских отцов: «Исполни или отойди». Ей она очень нравилась.
На следующий день после службы меня вызвали в Матушке.
— Поедешь сегодня в Оптину, можешь пообщаться там с о. Афанасием.
— Благословите, Матушка.
Я была очень рада побыть в Оптиной и снова увидеться с Батюшкой и побежала собираться. Матушка не часто отправляла сестер к их духовникам, такое случалось крайне редко. Она очень доверяла о. Афанасию и была уверена, что он сможет наставить меня на правильный путь послушания.
Мы ехали на «Газели» с монастырским водителем. В Оптиной нам нужно было забрать картошку, а я в это время могла увидеть Батюшку. По этому случаю мне даже отдали на один день мой мобильный телефон. Батюшка уже знал, что я приеду, видимо, Матушка его предупредила, что мне нужна помощь и вразумление. Мы сидели на лавочке в лесу возле скита и я пыталась у него выяснить, как же жить дальше. Я рассказала про помыслы и про случай в трапезной, про то, что реальная монастырская жизнь совсем не такая, как ее описывают в книгах. Случай с откровением помыслов в трапезной его сильно удивил и даже рассмешил, у них в Оптиной Пустыни ничего такого не было.
— Ну а как ты хотела? Монашеские искушения нужно перетерпеть. Ну подумаешь, прочитали. Считай, что Господь испытывает твою гордыню.
— Но дело совсем в другом. Я не могу больше писать эти помыслы. Тут надо писать то, что у тебя на душе, не придумывать же их? А у меня на душе то, что Матушке я теперь не доверяю, я ее боюсь, и многое в монастыре мне кажется неправильным, не могу же я ей это писать?
— Ну, а что, напиши, как есть.
— А смысл? Только опять позориться на занятиях. У нас есть такая сестра, послушница Наталья. Матушка недавно постригла в иночество маму одного монастырского спонсора с именем Николая. Эта бабушка никогда не жила в монастыре и уже была совсем не в своем уме, ничего не соображала. Наташа написала в помыслах, что по ее мнению, это не правильно постригать кого-то за деньги.
— Ну и что?
— Матушка орала на нее целый час на занятиях, довела до слез, потом раздела и отправила на послушание на детскую кухню надолго, без посещения служб и причастия. Наказание за помыслы. Как-то не хочется нарываться лишний раз. И какое же это откровение, если сидишь и думаешь, что бы такое написать, чтобы не наказали?
— Ну, ты не пиши Матушке обидных вещей, она же тоже человек.
— Да я вообще ничего не могу писать. Сказано же: «Кому не извещается сердце — тому не открывай его».
— Это все не про нас, современных послушников. А что, у вас нет духовника в монастыре? Почему вы Матушке помыслы открываете?
— Матушка даже священникам запрещает открывать помыслы. Только ей.
— Это плохо, что нет духовника. Так во многих монастырях сейчас. Но ты не переживай! Господь все управит за послушание и веру. Пишут же помыслы другие сестры?
Да, сестры писали. И писали много. У некоторых это были целые кипы, состоящие из нескольких плотно исписанных тетрадных листов. Что там обычно писали да еще каждую неделю? Хороший вопрос.
Удивительно, но почти никто не писал о себе. Писали о других, как правило о тех, кто чем-то не угодил.