Чувствовала я себя неважно. На душе все время было как-то тревожно и страшно, даже ночью я не могла расслабиться и заснуть от навязчивых мыслей. Все крутилось в голове, пока я ни принимала что-нибудь успокаивающее. У Пантелеимоны была целая коробка различных лекарств. Она разрешила мне взять столько, сколько мне нужно. Я набрала в пакет самых разных таблеток: колвалол, валокардин, феназепам, релаксон, афобазол, даже антидепрессанты амитриптилин и прозак. Травки и валерианка мне не помогали. Раньше я никогда не принимала таких таблеток, я вообще старалась избегать всякой химии. Когда я пыталась ничего не пить, тревога и страх становились такими сильными, что мне казалось, я схожу с ума.
Свои лекарства иметь сестрам Матушка не благословляла, и их приходилось надежно прятать в келье или носить с собой в кармане. Кельи у нас не закрывались, уходя, дверь следовало оставить приоткрытой, нельзя было даже не захлопывать. Такой обычай Матушка видела в одном греческом монастыре, и он ей понравился. Ей казалось, что это очень по-монашески. Но в принципе, большого значения не имело — захлопнуть дверь или оставить приоткрытой, все равно в любой момент келью могла обыскать благочинная м.Серафима, пока сестра была на послушании, это разрешалось по уставу. Как правило, она делала это аккуратно, сестры этих вмешательств часто не замечали. Редко когда она со своими помощницами переворачивала все вверх дном, забирая все, что иметь в келье не благословлялось. На такой особый «шмон» нужно было личное благословение Матушки. Это бывало, если сестра сильно в чем-то провинилась или подозревалась в каком-либо «заговоре» против Матушки и монастыря в целом.
У меня было достаточно запрещенных вещей: лекарства, плейер и диктофоном, чтобы учиться петь, электрочайник и пакет с чаем, кофе и сахар. Чай пить в кельях не благословляли, на трапезе это был совсем не чай, а просто мутная несладкая коричневая водичка, и мне с моим низким давлением приходилось доставать себе чай и кофе самой, чтобы по утрам были хоть какие-то силы. Много книг иметь в келье тоже на благословлялось. Сестра могла держать у себя только 5 книг, не больше, остальные она должна была сдать в библиотеку. У меня было много любимых книг, с которыми я не могла расстаться, я их хранила на чердаке корпуса в коробке, пока их там не нашли и не отдали в библиотеку.
Ларису после этих занятий я не видела, ее отправили в скит в поселок Гремячево. Меня перевели из богадельни на кухню и дали послушание трапезника. М.Нектария осталась на прежнем месте, только теперь к ее основному послушанию добавился еще уход за м.Пантелеимоной. Она звонила мне в трапезную только тогда, когда нужно было сделать укол. Не знаю, как она справлялась там одна. Посещать Пантелеимону просто так я не могла. Вместо м.Феодоры, которая не уследила и не доложила о «дружбочках» в корпусе, старшей по богадельне назначили м.Сергию. Она следила там за всеми, кто приходил. Пантелеимона ее к себе не подпускала, она ее страшно боялась. Все лекарства теперь были у Сергии в келье, она сама набирала мне шприц и приносила. Один раз она принесла шприц, внутри которого плавал белый осадок, даже взвесь, как хлопья. Я спросила:
- Что это такое?
- Лекарство, как Матушка благословила.
- Но тут же осадок, ты видишь? Это нельзя колоть в вену, ты с ума сошла!
- А чем тебе не нравится? - И завела пластинку о том, что она все делает по благословению.
Мы крепко поругались, я выкинула этот шприц и сказала, что теперь буду набирать лекарство сама или вообще больше не приду. До сих пор не понимаю, что она набрала в этот шприц и зачем. Ведь ввести такую взвесь в вену было равносильно убийству.
Глава 24
Последние три недели жизни м.Пантелеимона провела почти в полном одиночестве. М.Нектария была занята с бабушкой м.Марией, она не могла надолго оставить ее одну. Я приходила каждый день, даже если не было приступа, мы с Пантелеимоной делали вид, что колем уколы, и могли немного пообщаться, хотя в келью каждые десять минут заглядывала м.Сергия. Общение, правда, было почти без слов. Говорила Пантелеимона шепотом, и даже на это у нее уходило очень много сил. Мы в основном просто молча сидели рядом: она - на кровати, положив голову и руки на подушку на столе, а я рядом на скамеечке. Возле стола у нее стояла деревянная палка от швабры. Постучав этой палкой в стену, она могла позвать при случае м.Нектарию, келья которой была смежной. Здорово придумали, подумала я, плохо только, что тот участок стены, до которого могла дотянуться палка м.Пантелеимоны, был как раз над головой бабушки схимонахини Марии, которая каждый раз от этого просыпалась и начинала проситься в храм, думая, что началась служба.