Исповедь бывшей послушницы

М.Елисавета прожила в этой обители более 20 лет, хотя пришла сюда совсем молодой, почти девочкой. Ничего, кроме этого монастыря она в своей жизни не видела, обычной «мирской» жизнью пожить не успела - монастырь и Матушка были для нее всем. М.Елисавета всегда была при Матушке. Обладая отменным здоровьем, которому могли бы позавидовать многие сестры, она считалась в монастыре «болящей», то есть на послушания почти не ходила, занималась канцелярской работой, училась, писала устав служб на каждый день, вела Матушкину переписку, сочиняла музыку, регентовала и пела. В общем, на ней была вся интеллектуальная работа монастыря и устав служб. Она была не просто умной, в ней была какая-то гениальность, граничившая с ненормальностью. Весь богослужебный устав со всеми его ньюансами она знала наизусть. Освоив древнее крюковое византийское пение, она быстро научилась сочинять напевы для церковных песнопений сама, делая это быстро, на ходу, прямо на службе, пока все пели. Писала она, не нарушая древних канонов, крюками, и ее напевы были необыкновенно красивые, сложные и мелодичные. Общаться с ней, даже при очень хорошем к ней отношении, было крайне сложно. Она была ужасно нервной, а ее настроение менялось кардинально и очень быстро, и если вовремя не подстроиться, можно было вдруг ни с того ни с сего нарваться на рычание и крик. Все это сочеталось с патологически-обостренной обидчивостью и злопамятностью. Помыслы Матушке она писала часто и очень обильно. Она умудрялась высмотреть, выведать и написать Матушке не только поступки и разговоры, но даже мысли окружающих ее сестер.

К ее приезду мы все в скиту были уже в унынии от тяжелых трудов и однообразной обстановки. Бодрость духа сохраняла только бабушка м.Евстолия, и то, если не было приступов гипертонии. Мать Елисавета, которая стала у нас теперь старшей, сочла своим долгом навести порядок: ужесточить и без того жесткую дисциплину в скиту, урезать количество отдыха и еды, заставить всех регулярно сдавать в монастырь помыслы. Продукты, которые жертвовали в наш скит соседи, прихожане или наши родственники, и даже грибы и ягоды, которые мы собирали, она отправляла в монастырь - Матушке. Нам же она заповедала «пост, молитву и труд». Из своего опыта могу сказать, что пост и труд сочетаются крайне тяжело. Результатом такого сочетания помимо слабости и уныния являются злость и раздражительность. Все эти нововведения уже окончательно переполнили мою чашу терпения. М.Георгия во всем поддерживала м.Елисавету, она восхищалась ее стойкостью и начальственной непреклонностью. Теперь даже после чая нужно было час работать, чтобы все было как в монастыре, там тогда был такой распорядок. Во всем, к каждой мелочи, теперь нужно было брать благословение у м.Елисаветы, даже на то, чтобы помыться, постирать или отойти по нужде. От постоянных придирок и нелепых «благословений» у меня сдавали нервы. М.Киприана ругалась с Елисаветой до истерик. Я тоже долго терпела, а потом высказала м.Елисавете и м.Георгии все, что я думала о них и обо всем этом. Мы сильно поругались. На следующий день за мной приехала машина и отвезла меня в монастырь к Матушке, м.Елисавета по телефону уже ей пожаловалась. Я очень удивилась, что в монастыре на меня никто не кричал, видимо вид у меня был такой страшный, что это было просто опасно. Мы поговорили с Матушкой, я сказала, что не могу вернуться в скит: м.Елисавета с м.Георгией вдвоем меня там доконают. На что она неожиданно ответила:

- Ну тогда я тебя назначаю старшей на коровнике вместо м.Георгии.

- Меня?

- Да, пусть тебя там слушаются.

Я вернулась. Удивительно, но атмосфера в скиту после этих перестановок наладилась. Кормить больше не стали, но морально стало намного легче. Старшей по скиту была, как и раньше, м.Елисавета, а я возглавила коровник. Поскольку вся жизнь в Кариже проходила именно там, от меня многое зависело. Теперь у меня было что-то типа «депутатской неприкосновенности», раз я старшая, и Матушка меня так отличила. Все стали вдруг вежливые, добрые, на меня уже не рычали и не кричали, а улыбались и заискивали. Теперь можно было со спокойствием человека, которому ничего не грозит, целиком отдаться потребности всепрощения. Мне даже в силу своей высокой должности удалось провести кое-какие реформы на коровнике, вылечить нескольких коров от мастита и отелить двух телят.

Глава 10