– Как же быть на счет священника? – произнес неизвестный заключенный.
– Священник… я… нет, я не знаю, как и почему. В суде сказали, что он был болен… – не внятно и путано произнес, заикаясь, заключенный.
– Это не так, – спокойным и ровным тоном сказал неизвестный заключенный.
– Что? – удивленно и с презрением сказал заключенный, – Да откуда ты знаешь?! – повысив тон, произнес заключенный, – Тебя что, подослали за мной шпионить?!
– Нет, – коротко и холодно ответил голос из темноты противоположной стены. – Меня не подсылали. Но священника убил ты.
– Нет, нет! – завопил встревоженным голосом и слегка напуганным заключенный.
– Этот грех на тебе и тебе ведомо это, – ровным и спокойным тоном произнес голос неизвестного.
– Вранье! – злобно ответил заключенный, – Это все прокурор. Это он хочет невинного за решетку засадить и лишить свободы, он ничем не лучше этих ненасытных тварей банкиров. Он хочет убедить присяжных в моей вине. Но ему это не удастся.
– Значит, стоит доказывать?
– Кто ты такой? Ну-ка покажись, – заключенный привстал и намеревался подойти ближе, что бы разглядеть лицо неизвестного в темном стороне камеры, как вдруг зажглась шипя и искря лампочка в камере, но тут же угасла вмиг, погрузив все в ночной мрак. Этого мига было достаточно, что бы заключенным смог разглядеть бело-розовое лицо незнакомца.
Заключенный мгновенно отшатнулся к стене, сильно ударившись об нее, и тяжело опустился на пол.
– Этого не может быть, – медленно и отчетливо по словам произнес тяжело дыша заключенный. – Ты же умер. Я сам видел. Но, но… не может этого быть. Патрик Стивенс мертв. Я слышал собственными ушами…
– Я чувствую, что ты узнал меня, – произнес голос священника Патрика Стивенса.
– Но, но… – по-прежнему заикаясь, произнес заключенный и по его спине пробежал волной холодок, – если ты жив, то…
– То почему я в суде не рассказал всю правду? – докончил фразу священник вместо заключенного.
– Именно так. Там, в банке, перед кафедрой я исповедовался лишь вам отче, и никто не мог слышать моих слов. Но, теперь ты наверняка все рассказал прокуратуре… но как же тайна исповеди?
– Не волнуйся, я никому ничего не рассказал, и храню эту тайну в себе.
Словно тысячи демонов отпустили заключенного на свободу, переставая его терзать сомнениями и догадками, и он тяжело вздохнул.
– Но, зачем… если ты не умер, и исповедь будет сохранена, то зачем тогда… – он вновь терялся в догадках.
– Зачем я пришел к тебе? – вновь священник опередил заключенного.
– Да, я хочу знать. Отвечай, – приказным, но не уверенным тоном произнес заключенным.
– Хорошо, я отвечу. Твоя исповедь не полна, и ты должен завершить молитву, и я помогу тебе в этом. Покайся мне в своих грехах, и я обещаю тебе – господь тебя услышит. Ведь ты чувствуешь, что твоя молитва не полна. Твои страхи гнетут тебя, это написано у тебя на лице, и это я прочел тогда, во время твоей исповеди, в твоей душе.
– Ты не лжешь, – утвердительно произнес заключенный. – Я каюсь господи! Ибо я грешен! Я хочу, что бы ты священник помог мне. Ты действительно можешь?
– Да, но ты должен быть искренен. Расскажи мне всю правду, до конца.
– Там, в банке, во время исповеди моей, меня мог слышать лишь священник. Я специально понизил голос до шепота, что бы никто более кроме нас не мог услышать мои слова. Я надеялся на то, что и уста священника будут молчать. И потому я смело поведал господу о своих грехах, коим сам содрогаюсь и по сей день.
Да я убивал, отнимал жизни других людей. Мне приказывал этот страшный голос, проникший однажды в мой мозг и повелевающий моим телом и сознанием, и держащий в заключении на самом глубоком и мрачном ущелье мою смертную душу, – заключенный резко схватился руками за уши. – Он и сейчас повелевает мне и пытается заставить меня, «молчи» или нет, «убей», вот его слова. Но я не могу. Я уже совершал этот самый страшный грех и не один раз.
Я странствовал по Европе и встречались мне разные семьи. И, как только я замечал, что жены мужей иноплеменные, то есть принадлежали к другой нации, нежели их мужья, то всякий раз появлялся этот жуткий голос. Он заставлял меня, и я хорошенько спланировав по времени и не оставляя никаких следов, кроме холодных трупов со скрученными шеями. Он приказывал убивать и детей, я сопротивлялся этому, но был каждый раз бессилен демонской силе. Я убивал жен и детей, скручивая им шеи, а затем переезжал в другие города и страны…
– Последней твоей жертвой была молодая женщина. Ты помнишь? Там был годовалый мальчик.
– Да, да, конечно помню, я ничего не забываю. Я все помню. Это был мой последний грех. Голос тогда мне говорил, что они все иноверцы, и спят с иноплеменными женами, и их надо окропить кровью, что бы их души очистились. Надо принести их в жертву. Это голос знал, кто из них виновен, я лишь повинуясь, выполнял его указания.