Исповедь

            Горус, светлый сын Изиды,
просветленная душа.
Ты пришел в поля Аменти, —
барка Ра плывет по небу, —
            ты достигнул барки Ра.

            Ра, плывущий в барке света,
многопламенный владыка,
            обрати к нему свой светлый взор.

            Как зерно, что Нил питает,
вырастает в тучный колос,
так душа, приявши Бога,
Богоматерью зовется,
из себя рождая Сына —
            отпрыск Солнца и Земли.
            Ра, плывущий в барке света,
многопламенный владыка,
            Нас, земных, благослови.

«Душа разве может быть грубой…»

Душа разве может быть грубой.
Никто не пришел помочь…
Как запекаются губы
            В бессонную ночь.

Становятся слабыми руки,
Становишься вся бледна…
Ах, горче не будет муки,
            Как ночь без сна.

Дневные стираются грани,
И в темноте не поймешь,
Где злая правда страданий,
            Где только ложь…

В висках, до утра не смолкая,
Горячая кровь стучит.
Зачем я стала такая?
            Зачем этот стыд?

Когда же исполнятся сроки,
И есть ли предел судьбе?
Как хочется быть жестокой
            К самой себе.

«Ты сделай так, чтоб мне сказать „Приемлю…“»

Ты сделай так, чтоб мне сказать «Приемлю,
Как благостный предел, завещанный для всех,
Души, моей души не вспаханную землю
И дикою лозой на ней взошедший грех».

Чтоб не склоняться мне под игом наважденья,
А всей мне, всей гореть во сне и наяву,
На крыльях высоты и в пропасти паденья.
Ты сделай так, чтоб мне сказать: «Живу».

1 января 1922

«Книгу открывала и читала снова…»

Книгу открывала и читала снова:
«Все на свете тленно. Суета сует…»
Господи. А к жертве я ведь не готова
И последней воли в моем сердце нет…

Много лет молилась по узорным четкам,
Глаз не поднимала, не спала ночей…
Только вот не стало мое сердце кротким.
Голос чей-то слышу, но не вспомню чей.

Пагубные речи слушать бы не надо,
Сам Господь сказал нам: «Суета сует…»
Тихий голос манит, шепчет: «Падай, падай,
Слаще этой муки не было и нет…»

Много лет молилась, душу сберегая
Вот на эту муку, вот на эти дни…
А теперь мне душно, я совсем другая…
Только не гони.

Январь 1922

«Погоди! Не касайся, не трогай!..»

Погоди! Не касайся, не трогай!
Ты была на неправом пути,
У чужого стояла порога, —
И, вот видишь, пришлось отойти.
            Все могло быть больнее и хуже, —
            В сердце много и страсти, и зла, —
            По дороге блестящие лужи
            Застывали осколком стекла.
Где-то лай раздавался собачий,
На панелях — замерзшая грязь…
Не могло твое сердце иначе,
Не могло покориться, смирясь!
            И по улицам грязным и темным
            Ты всю ночь проходила тогда…
            Мир казался пустым и огромным,
            С крыш по каплям стекала вода.
Солнце высушит зимнюю слякоть,
Небо станет опять голубей, —
Только ты, чтобы больше не плакать,
            Лучше сердце разбей!

10–11 февраля 1922