«Смотри, в сырой тюрьме моейНе видно солнечных лучей;Но раз на мрачное окноУпал один – давным-давно;И с этих пор между камнейНичтожный след веселых днейЗабыт, как узник, одинокРастет бледнеющий цветок;Но вовсе он не расцветет,И где родился – там умрет;И не сходна ль, отец святой,Его судьба с моей судьбой?Знай, может быть ее уж нет...И вот последний мой ответ:Поди, беги, зови скорейОкровавленных палачей:Судить и медлить вам на что?Она не тут – и всё ничто!Прощай, старик; вот казни час:За них молись... в последний разТебе клянусь перед творцом,Что не виновен я ни в чем.Скажи: что умер я как мог,Без угрызений и тревог,Что с тайной гибельной моейЯ не расстался для людей...Забудь, что жил я... что любилГораздо более, чем жил!Кого любил? отец святой,Вот что умрет во мне, со мной;За жизнь, за мир, за вечность вамЯ этой тайны не продам!». . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
VII
... И он погиб, – и погребен.И в эту ночь могильный звонБыл степи ветром принесенК стенам обители другой,Объятой сонной тишиной,И в храм высокий он проник...Там, где сиял Мадонны ликВ дыму трепещущих лампад,Как призраки стояли в рядДвенадцать дев, которых светПричел к умершим с давних лет;Неслась мольба их к небесам,И отвечал старинный храмИх песни мирной и святой,И пели все, кроме одной.Как херувим, она былаОбворожительно мила.В ее лице никто б не могОткрыть печали и тревог.Но что такое женский взгляд?В глазах был рай, а в сердце ад!Прилежным ухом у окнаШум ветра слушала она,Как будто должен был принестьОн речь любви иль смерти весть!..Когда ж унылый звон проникВ обширный храм – то слабый крикРаздался, пролетел и в мигУтих. Но тот, кто услыхал,Подумал, верно, иль сказал,Что дважды из груди однойНе вылетает звук такой!..Любовь и жизнь он взял с собой.