Исповедь

204 Здесь Бакунин снова приписывает инициативу клеветы на него не полякам вообще, а специально польским демократам (выше мы объясняли, почему это могло произойти). Свое сближение с Крыжановским и Гельтманом в рассматриваемое время он прямо объясняет их недоверчивым отношением к этой сплетне: "С обоими я сблизился потому, что они мне заявили, что не разделяют взгляда своих соотечественников на меня, будто я- русский шпион" (допрос в Саксонии, 1. с.. стр. 198; "Материалы для биографии", т. II, стр. 134). И дальше Бакунин дает новую версию насчет происхождения этой клеветы: "Такой взгляд на меня возник на почве моего Заявления, что я как русский намерен держаться нейтралитета в польских делах и не желаю высказываться ни в пользу польской аристократии, ни в пользу польской демократии". Это объяснение представляется нам весьма сомнительным. Понимать его надо невидимому в том смысле, что Бакунин таким заявлением оставлял себе открытым путь к сношению с обоими лагерями польской эмиграции, и этим мог возбудить ее подозрения. Но прежде мы слышали от Бакунина объяснение в прямо противоположном смысле, когда он связывал возникновение первого подозрения против него с своею поездкою 1846 года в Версаль для завязания связей с Централизацией Польского Демократического Товарищества. Значит подозрение возбудил не нейтралитет, а как раз желание его войти в непосредственную связь с демократическим крылом эмиграции.

205 Паспорт был на имя Андерсена. На допросе в австрийской комиссии Бакунин признал факт приезда с фальшивым паспортом, но не мог припомнить, на чье имя он был выдан. Комиссия помогла его запамятованию и установила имя.

206 Вскоре после отъезда в Чехию Адольфа Страка, который увез с собою экземпляры первого и второго воззваний Бакунина к славянам на немецком и чешском языках, получено было от Геймбергера новое письмо, в котором он яркими красками описывал то влияние, какое доставило Бакунину среди чешской молодежи ознакомление с его кэтенской брошюрой. Геймбергер писал, что среди студенчества и членов "Славянской Ляпы" господствует благоприятное отношение к позиции Бакунина, и кончал свое письмо приглашением к Бакунину лично приехать в Прагу и убедиться в настроении публики. Это именно письмо и побудило Бакунина не откладывать свой отъезд в Прагу. Он так спешил, что приехал в Прагу раньше Адольфа Страка. Происходило это во второй половине марта 1849 года. Только Геймбергер и Арнольд знали о его приезде. Они отвели его к химику-красилыцику Франтишку Паулю. Бакунин не чувствовал себя здесь в безопасности, особенно же ему не нравилось отсутствие чистоты. Пауль проявил к Бакунину большой интерес, что показалось тому весьма подозрительным. В тот же день он был переведен в центр города и помещен у отставного судейского чиновника Карла Прейса, у которого переночевал. На другой день был снова отведен к Паулю, где провел ночь, а на следующий день был устроен у жестяника Менцеля в Карлине (Каролиненталь - фабричная часть Праги), где оставался до отъезда из Праги. По словам Бакунина на допросе в Австрии Менцель, вообще человек совершенно пассивный, не знал о цели его пребывания и не интересовался этим, а играл по отношению к нему просто роль хозяина квартиры (Чейхан, стр. 46 и 83;

"Материалы для биографии", т. II, стр. 437-441), В Праге Бакунин пробыл четыре дня.

207 По возвращении в Дрезден Бакунин по-видимому не скрыл своего разочарования от своих приятелей. По крайней мере Р. Вагнер в своих "Мемуарах" рассказывает об этой поездке Бакунина следующее: "Когда ему показалось, что час восстания настал, он однажды вечером начал готовиться к небезопасному для него переезду в Прагу, раздобыв паспорт английского купца. Ему пришлось остричь и обрить свои великолепные кудри и бороду и придать себе филистерски-культурный вид. Так как пригласить парикмахера нельзя было, Реккель принял дело на себя. Операция эта была произведена в присутствия небольшого кружка знакомых тупой бритвой, причинявшей величайшие муки. Пациент сохранял невозмутимое спокойствие. Отпустили мы Бакунина в полной уверенности, что живым больше его не увидим. Но через неделю он вернулся обратно, убедившись на месте, как легкомысленны были доставленные ему сведения о положении дел в Праге: там к его услугам оказалась кучка полувзрослых студентов. Реккель добродушно подсмеивался над ним, и отныне он стяжал у нас славу революционера, погруженного в конспирации только с теоретической стороны" (т. II, стр. 175).