...Когда прошел запал — начал слушать. Себя — кроме ведь нет никого... Зябко мне стало — не ушла злоба, нет. Затаилась и ждет. Теперь-то я знал, чего ждет — крови, изуродованных трупов... И зацепенел, замлел — потому, страшно представить, если вновь начнет давить, а теперь уж — и вовсе безвинных. Тех же работяг с заводов, нищих инженеров, бомжей, беспризорников, бабушек и дедушек... Дак и я же один из них! Тут уж стало страшно по-настоящему — до того все других касалось, а вот теперь... Меня, меня может задавить эта дрянь! Посмотрел я на свою руку, что, как чужая, ходуном ходит на колене... Решай, брат. С кем ты нынче — с теми, кто давит? Тогда надо стать одним из них. Это ведь несложно — заработать миллион. Стрясти с кого или грабануть походя... И жить после этого.
...Чуть не вывернуло меня наизнанку от тошнотных этих мыслей — будто патоки нахлебался. Не-ет, кем хочешь буду — палачом, убийцей, но не предателем! И рванула вновь злоба на толстых и сытеньких — даешь, поганцы, свою клопиную жизнь!
И — как я устал от звона в ушах... Ведь что получилось — не хочешь исполнять одно, исполняй противоположное. Но быть-то кем, если оба они во мне?! И гады эти, прибогатые — и их мне стало жалко, бедолаг с "дипломатами", хозяев жизни этой жалкой... "Хватит уже! — вопит что-то внутри — Хватит! Пусть живут, как смогут — может, дети у них подальше от яблони откатятся..." Качает меня туда, сюда — качает маятником, но не прибиться уже ни к одному из берегов. Ненависть стала появляться уже к самой этой ненависти — зачем она? Прилипла, как липучка, и без нее теперь — никуда?! Хватит! Баста! Идите вы... Люди, людишки, хари обсморкнутые — отвалите все! Я — сам... Сам себе... Я сам себе свет! Я сам себе — бог... М-ми... милосер-рд! (грохот, как от обвала) Даешь! Даешь, твою мать... Ур-р-ра! Ур-р... Ур-р... ... ранг нах остен! Рот фронт, но пасаран... сран... срам... (какие-то паровозы затутукали); о... а... кт! бы... ы...
Я здесь.
Не бойся, сижу, где сидится — на облупленной садовой скамейке. Одна рука вправо, другая — влево... Ноги вместе. Тополя громадные, небо закрывают — не поймешь, то ли день, то ли вечер... Но здесь всегда так. И никого нет вокруг — я один. Торчу, как перст в... Одна рука — вправо, другая влево. Как и тыщу лет назад, и две. Понял, нет? А-а, фиг с тобой — все равно не докричишься... С креста вопили — не дошло, а тут с какой-то плюгавой скамейки. Не я первый... Жаль, поздно понял — ведь правильно твердил себе смолоду — не высовывайся! Существовал бы, может, и посейчас — серое на сером... Нет, жареный петух клюнул — полез благодетельствовать человечество...
Ты еще слушаешь? Ну, я не знаю, откуда — может, у кого-то в голове винтиков не хватает, так через него, а может, еще как... Может, напишет кто — у писателей тоже мозги набекрень. Вон, Библию-то написали... Смешно, конечно — Евангелие от Кривого. Но я надежды не теряю — потому, может, и жив еще. Только ты уж поспеши — тяжело здесь... Нет бы просто сидеть — боль донимает. Знаешь, резь в боку — под ребром, справа. Регулярно, сволочь такая, теребит — аж дух перехватывает. И все глубже с каждым разом. Боюсь я... Поторопись, слышь? Да какая мне разница, кто ты! Кем бы ни был — ведь это из-за тебя я тут... терплю... терплю еще... Ты ведь хотел — я только исполнял... За что же меня так! Тебя, тебя нужно сюда, на это место — гвоздиком поковырять, что за гад такой!. . Вз... В печенках ты у меня, понятно?!! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ...подожди. Прости... Не надо было — так. Ты... отпусти меня. Выпусти меня отсюда... Пожалуйста! Как? Ну, это же так просто — отпустить... Ведь хватит уже. В самом деле, хватит ну, пошутили, и будет, а? Ведь я не хотел — так. Вышло-то, конечно, коряво... Ну, плохо, конечно, вышло — но ведь если подумать, я мог бы и другое. И как мог! Двумя хлебами накормить, воду там в вино — тьфу! Ерунда! Я знаю теперь, я могу, это — исполнять... Только пожелай! Пожелай и ты, и ты — все! И я исполню — вот честное слово!
...Только не смерти желай-то, черт тебя подери!!!