-Знаете, с вами я как раз говорю серьезно, - честно ответил я. -Я ужасно устал от всей этой демагогии про партию и врагов... Вы бы видели, что за публика проходит через мои руки... Обыватели, неспособные связать двух слов от страха и глупости. Подпольные дельцы и спекулянты, только и умеющие, что сулить деньги за свое освобождение. Кадровые военные и бывшие аристократы, поначалу готовые лопнуть от презрения к нам, а потом ползающие на коленях и умоляющие дать им подписать что угодно. Но хуже всего, разумеется, революционеры. Вот уж, воистину, маргинальная публика. Мне кажется, они вообще не способны ни думать, ни говорить по-человечески. Вообразите себе: революция отправляет их на расстрел, а они вопят "Да здравствует революция!" Мне порой кажется, что это не люди, а какая-то дегенеративная мутация... Нет, побеседовать с цивилизованным человеком вроде вас - это большая удача.
-Не могу сказать, что разделяю удовольствие от нашей беседы, - усмехнулся он.
-Ну разумеется, я понимаю... Инстинкт самосохранения и все такое... Но, кстати, вам не приходило в голову, что, прежде чем отнять у клиента жизнь, мы многое даем ему? Мы позволяем человеку почувствовать свою значительность. Кем он был прежде? Винтиком, червяком, ничтожеством. А кем делаем его мы? Грозным и могучим заговорщиком, угрожающим первым вождям революции... да что там - самой революции, которой боится весь мир! Весь мир боится революции, а революция боится его, этого вчерашнего винтика - боится настолько, что вынуждена ликвидировать как можно скорее. И, между прочим, мы не просто даем клиенту иллюзию - мы даем ему реальную власть, власть над чужими судьбами и жизнями. Своими показаниями он может уничтожить практически кого угодно. И, надо сказать, люди охотно пользуются этой возможностью, так что у нас всегда полно работы. Ну да, впрочем, все это лирика, а нам нужно работать, - я подвинул ему бумагу и ручку. Он посмотрел на меня.
-Никаких шансов?
-Ни малейших. Вы понимаете, после того, как за вами пришли, обратной дороги уже нет. Расценивайте это как стихийное бедствие.
-Всю жизнь считал самым обидным погибнуть от стихийного бедствия, без всякой вины.
-Ну, это вы бросьте! Я уже говорил - все люди виноваты, а вы, быть может, больше других. Вы не помните меня?
-Ннет, не припоминаю.
-Я вас тоже, а ведь мы учились в одном университете. И я хорошо помню таких, как вы, в молодости. Все эти разговоры о всеобщем равенстве и справедливости... Ведь вы приветствовали революцию! Да? Или нет? Если нет, то почему вы не боролись против нее с оружием в руках? Где были ваши принципы? Вы привели нас к власти, а теперь говорите, что за вами нет никакой вины!
Он молчал. Затем произнес, глядя в стол:
-Я... служил не власти, а...
-А Отечеству? Знаем, знаем. Слышали не раз в этом самом кабинете. Только не приходила вам в голову простая мысль, что каково отечество, такова и власть в нем? Давайте пишите, милостивый государь!
-Что писать?
-Что хотите. Шпионаж, диверсии, контрреволюционная пропаганда... Могу вас заверить, что приговор не зависит от конкретных пунктов. Не забудьте указать пять фамилий сообщников. Можно больше.
-Что? - он растерянно смотрел на меня.
-Что слышали. У вас есть редкая возможность свести счеты с вашими врагами. Смелее, вспоминайте, кому вы хотите отомстить.
Он решительным жестом отодвинул бумагу.
-Я не подлец!
-Ну вот, опять начинается... Да поймите вы, наконец, где вы находитесь. Система уже сожрала вас, вы уже фактически на том свете, по ту сторону добра и зла... Я иду вам навстречу, не заставляю оговаривать ваших близких, а предлагаю поквитаться с врагами - а вы строите из себя институтку.
-Я одного не могу понять, - сказал он, глядя мне в глаза, - зачем?
-Обычно людей в вашем положении волнует вопрос "почему", -усмехнулся я. -"Почему именно я?" А на вопрос "зачем" им наплевать... Меж тем вопрос "почему" в данном контексте неуместен. Потому что сегодня ты, вчера другой, завтра третий... Система. Заурядный житель Империи просто не представляет себе истинных масштабов террора... пока за ним не придут.
-Житель Республики, вы хотели сказать.