Исполнение приговора

– Под подозрением находятся все, – сказал он, – ты, я, уборщица Алевтина Георгиевна – все, кто еще не перестал дышать. Работа у нас такая – подозревать всех и каждого. Но это же не английский детектив а-ля Агата Кристи или Уилки Коллинз. Это, будь она неладна, наша российская действительность! Зачем, скажи на милость, ему, всего-то навсего майору, эти фортели с завитушками?

– Деньги, – спокойно предположил Федосеев. – Или шантаж, или любая другая из сотен причин, в силу которых люди становятся двойными агентами. А завитушки – для пущей непонятности. Чтобы вы, товарищ генерал, прикинув, что к чему, спросили: ну, и зачем ему, майоришке занюханному, эти сложности? Да у него на них ума не хватит!

– Сам себе противоречишь, – помолчав, сказал Тульчин. – Сам версию выдвинул, и сам же пытаешься ее развалить. На Бурсакова зачем-то стрелки переводишь…

– Просто не хочу, чтобы в тылу оставались белые пятна, – сказал подполковник. – Если вы доверяете Бурсакову, это просто превосходно. Потому что, что бы я ни говорил, мое мнение остается прежним: то, что творится в заповеднике, а теперь еще и здесь, в Москве, есть не что иное, как попытка замести следы. Кто-то почуял запах жареного, понял, что мы слишком близко к нему подобрались, и начал методично обрезать все ниточки. Струп уже, фактически, находится в вакууме, ему просто не за кем следить, и его дальнейшее пребывание в заповеднике чем дальше, тем больше лишается смысла. Хвост был у нас в плотной разработке, и где он теперь? Мы искали Бурого в приграничных областях Украины, а он лежит в московском морге с биркой на большом пальце правой ноги, и толку нам теперь от него никакого… И вовсе я ничего не разваливаю, – добавил он с вызовом. – Если Струп – двойной агент, это никоим образом не противоречит моей версии. Организаторы не стреляют, а исполнителем может быть кто угодно – вы, я, Струп или уборщица Алевтина Георгиевна.

– Ну-ну, – сказал Андрей Константинович.

– Виноват, – спохватился Федосеев, – увлекся. Вас, конечно, следует исключить из списка возможных исполнителей, вам больше подойдет роль организатора. Если я угадал, жить мне осталось недолго. Но вы сами сказали: под подозрением находятся все.

– И, если с тобой что-нибудь случится, доказательства моей вины лягут на стол директора ФСБ, – иронически подсказал Тульчин. – Или самого президента. Опять литература, пропади она пропадом!

– Так точно, – сказал подполковник. – А если говорить по существу, у нас с вами теперь осталось всего два варианта – причем оба, заметьте, в рамках моей версии. Либо Струп – предатель, и история с предсмертной запиской наспех состряпана им на сапоге убитого наркокурьера с целью запудрить нам мозги, либо эта записка – невероятная удача, какая случается раз в сто лет. То ничего не было, а то – на тебе! – имя, фамилия, отчество и воинское звание главного подозреваемого!

Генерал помедлил с ответной репликой, вертя в пальцах незажженную сигарету.

– Как тебе работается в моем отделе, Игорь Степанович? – спросил он вдруг. – Не обижают тебя мои ребята?

– Честно? – уточнил Федосеев.

– Если умеешь, – неожиданно жестко произнес Тульчин.

– Обучен, – заверил его подполковник. – В числе прочих дисциплин. Что до обид, товарищ генерал-майор, так вы меня обидели – прямо сейчас, только что, и очень крепко. Сколько можно, в самом-то деле? Я работаю у вас почти целый год, а вы то про свежий глаз, то не обижают ли… Как будто мне пять лет, и вы меня посадили в чужую песочницу! Как будто мы существуем по отдельности: вот я, а вот – ваши ребята…

– Ну-ну, – повторил генерал. – Считай, что я прослезился. И хватит уже на сегодня изящной словесности! Если сам не понимаешь, я объясню. Вопрос-то не праздный, Игорь Степанович. Версия твоя представляется мне весьма и весьма перспективной. Ты ее выдвинул, тебе и разрабатывать. Ежели она верна – а она, чует мое сердце, таки верна, – в нашем отделе, прямо вот тут, – он постучал каменным указательным пальцем по столу, заставив бюст Дзержинского мелко завибрировать, – сидит крот, который сливает противнику стратегически важную информацию и выставляет нас, чекистов, кучкой клинических дебилов. И мне бы очень не хотелось, чтобы твои личные пристрастия или, наоборот… эээ…

– Я понял, – перебил впавшего в филологический ступор генерала подполковник Федосеев. – Вам нужна непредвзятость.

– А кому она не нужна? – с горечью вопросил Андрей Константинович.

– Да ладно, – отмахнулся Федосеев, – таких просто навалом. Как иначе объяснить существование такого явления, как коррупция? Так каково мое задание?

– А то ты не понял, – хмыкнул генерал. – О Струпе забудь, проверкой его благонадежности займутся другие. Если мне не изменяет память, до перевода в наш отдел ты работал в кадрах. Связи-то, небось, остались? Вот и выясни, орнитолог, есть ли в анналах родной природы такая птица – подполковник ФСБ Молчанов Федор Петрович. Так ли? – Он развернул к себе монитор и еще раз внимательно вчитался в предсмертную записку убитого наркокурьера. – Да, Молчанов, подполковник… Сумеешь?