Испепеляющий ад

— Ты! Ты! — закричал Шорохов, пытаясь схватить его за руку, за шиворот, за что придется.

Бармаш отолкнул его и побежал от тюремных ворот. Темнота была полная, но Шорохов все равно бросился за ним.

Остановило: "Ну, догонишь. Ничего это не даст".

— Ты что натворил? — войдя в тюремную канцелярию, спросил он у дежурного офицера.

— Ты за одного платил, — дежурный офицер упрямо крутил головой. — Предлагали, как человеку: "Давай за двоих".

Он опять был пьян. Шорохов повысил голос:

— Ты бандита освободил. Я с тобой о чем договаривался? Мне кого надо было?

— За одного платил, — повторил дежурный офицер. — Одного я тебе и отдал.

— Где второй?

Дежурный офицер указал на небо.

Шорохов понимал, как это произошло: Бармаш силой снял с Моллера мундир, назвался чужим именем. Наглый обман!

Может, Моллер еще в тюрьме? Все тут врут!

В камеру они пришли. Была она пуста.

3

В АМЕРИКАНСКУЮ МИССИЮ.

Я, Моллер Генрих Иоганнович, адьютант при Наконтразпункт № I 4-го ДОКК (Донского отдельного конного корпуса. — А.Ш.) 14 февраля с.г. около десяти часов вечера в квартире г-на Манукова Н.Н. (г. Екатеринодар. Казанская ул. д.17), случайно оказавшись в соседнем помещении (прихожая), слышал нижеследующий разговор г-на Манукова с Михаилом Михайловичем {фамилия, должность, звание мне неизвестны).

…Мануков:

— Ваш тон удивляет. В нем назойливость, ничего больше.

Михаил Михайлович:

— Зависит от крупности вопроса. Речь идет о документах, компрометирующих видных деятелей красной России. Такие сведения не могут принадлежатъ одной стороне. Иначе в чем мы союзники?

Мануков:

— Положим, вы правы. При всем том вас не удивляет, что большевики столько времени не придавали этим документам значения?

Михаил Михайлович:

— Во-первых, большевики вообще могли о них не знать. Скажем, если документы попали к генералу от частных лиц. Во-вторых, в красной России многие думают, что, если настоящее той или иной персоны по отношению к советскому строю безупречно, то прошлое можно не ворошить. Более того. Подобная точка зрения там проводится в жизнь. Вацетис — бывший полковник Генерального штаба, Каменев — то же самое, Бонч-Бруевич бывший генерал-лейтенант, Шорин — бывший полковник, Селивачев — бывший генерал-лейтенант. Выслужить такой чин при Николае Кровавом, как выражаются господа комиссары, было очень непросто. Верноподанность приходилось доказывать действиями решительными. Теперь все они командуют у красных фронтами. Что было — прошло. Отсюда пренебрежение в Совдепии к архивам вообще. Но мы-то с вами, слава богу, не комиссары.

Мануков:

— Ясно. Опасаетесь, что там обнаружится переписка Георга Пятого с Hиколаем Вторым. Если она будет опубликована, друзья-британцы этого вам не простят. Но ведь сколько-нибудь серьезные документы могут оказаться лишь в Петрограде.

Михаил Михайлович:

— В Петрограде!.. Архив жандармского управления сожжен в феврале семнадцатого года.

Мануков:

— Заметьте, сожжены самими его сотрудниками, значит, квалифицированно. Что в таком случае могло найтись в каком-то Козлове, Ельце?

Михаил Михайлович:

— Казаки были еще в Тамбове, Воронеже. Впрочем, почему вы столь решительно отбрасываете Козлов и Елец? Сейчас в любом захолустье может застрять что угодно. Прибудет с кем-то из беглых чиновников. Или, скажем, с таким господином, как вы. Стоит ли удивляться? Но только представьте себе: что если в этом достоянии окажутся документы, которые бросают тень, допустим, на товарища Ленина, на товарища Троцкого? "Трибуны революции перед судом фактов!" Звучит.

Мануков:

— Я понял. Вы преисполнены уверенности, что любой из красных лидеров непременно имеет пятна на мундире.

Михаил Михайлович:

— Боже мой! Такие пятна есть у всех и всегда. У белых, у красных, у монахов, у юных дев.

Мануков:

— У юных дев?

Михаил Михайлович:

— Пусть пятнышки. Вопрос субъективной оценки. В сознании человека даже малая точка может застить собой весь небосвод. И потому-то, замечу, биография любого вождя должна быть безупречна. Как подвенечный наряд. Лишь тогда вождь недоступен для шантажа. Да, так. И учтите. Стихия победила. Свою войну в России западный мир проиграл.

Мануков:

— Сказали — отрезали. Ваша манера.

Михаил Михайлович:

— Но вы-то, надеюсь, еще не забыли газетные вопли: "Париж. Верховный Совет Антанты отменяет экономическую блокаду России!" Было. Когда? Восемь недель назад. Как только красные захватили Ростов. Совпадение? Если бы!

Мануков:

— В те дни я был в Париже.

Михаил Михайлович:

— И ничего никому не смогли доказать.

Мануков:

— На заседаниях Совета тоже царила стихия.

Михаил Михайлович:

— Вот! И что в таком случае остается делать цивилизованным странам?

Мануков:

— Вы знаете рецепт?

Михаил Михайлович:

— Знаю. Хотя, конечно, принадлежит он не мне. Я в этой армии рядовой.

Мануков:

— Какой же рецепт?

Михаил Михайлович:

— Иметь хотя бы к некоторым красным руководителям достаточно крепкую тайную ниточку.

Мануков:

— Старо. И смешно. О чем вы! Шпион во главе государства! Мальчишество. Верите в подобную чепуху?

Михаил Михайлович: