Испанский вариант

— Какая же?

— Этот вопрос вам задаст Гейдрих в Берлине. Лично. Я здесь только провожу предварительный опрос. Так сказать, прелюд в стиле фа-мажор.

Пальма поморщился:

— Никогда не говорите «в стиле фа-мажор». Вас станут чураться, как верхогляда. Где, кстати, ваш мрачный коллега?

— Он будет работать с вами вечером. Когда я устану.

— Я что-то не очень понимаю: вы меня похитили?

— Похитили.

— И не отпустите?

— Ни в коем случае.

— Но ведь будет скандал, в котором вы не заинтересованы.

— Никакого скандала не будет. Машина-то ваша разбилась... Вот мы вас и похоронили — обезображенного.

— Я забыл ваше имя... Ха... Харен?

— Называйте просто «мой дорогой друг»...

— Хорошо, мой дорогой друг... Разбилась машина британской подданной Мэри-Глории-Патриции ван Голен Пейдж. Моя машина в полной сохранности. А Мэри Пейдж ждет меня в условленном городе, и, если я там не появлюсь, она будет волноваться вместе с моими друзьями. — Пальма лениво поглядел на сильное лицо Хагена и осторожно притронулся пальцами к марлевой наклейке на лбу. — Так у нас условлено с друзьями...

«Может быть, я зря выложил ему это? — подумал он. — Или нет? Он растерялся. Значит, не зря. Посмотрим, как он будет вертеться дальше. Если я выиграл время, значит, я выиграл себя. А он растерялся. Это точно... А придумал я про Мэри хорошо. Обидно, что мы с ней об этом не сговорились на самом деле».

...За полчаса перед этим Штирлиц сказал Хагену:

— Приятель, возьмите его в оборот. Пусть он все расскажет про университет, и начните его мотать про Вену. Я в жару не могу работать. Я приеду к вечеру и подменю вас, если устанете. А нет, станем работать вместе. Вдвоем всегда сподручнее. Только чтобы все корректно, ясно?

— Хорошо, штурмбанфюрер.

— Скажите еще, «благодарю, штурмбанфюрер»... Вы что, с ума сошли?! Я ненавижу официальщину в отношениях между товарищами. И вообще стоит этого латыша записать за вами: вы организовали его похищение, вы его доставили сюда. Это ваш первый серьезный иностранец?

— В общем-то да.

— Ну и держите его за собой. Я пошлю рапорт о вашей работе.

— Спасибо... Я, право, не ожидал этого...

— Чего не ожидали?

— Ну... Такой щедрости, что ли...

— Какая там к черту щедрость, Хаген! Во-первых, жара, а во-вторых, вы еще с ним напрыгаетесь — он из крепких, да и, по-моему, Лерст напридумывал, бедняга. Я ведь не очень верил в его версию.

— Я убежден, что в Берлине с ним до конца разберутся.

— Конечно, разберутся. Когда будем отправлять?

— Вы же читали шифровку: там сказано — «в ближайшее время будет переправлен в Берлин».

— Да, верно. Верно, приятель. Ладно. Я двину в город — отдыхать, а вы с ним начинайте.

— Где вас найти в случае чего?

— А что может случиться? Ничего не может случиться. Ищите меня в отеле или в баре «Кордова».

С этим Штирлиц и уехал.

Когда Пальма сказал Хагену о своей договоренности с Мэри, тот понял, какую промашку он допустил, начав операцию с захоронением «Пальма, погибшего при автомобильной катастрофе», — лицо седому старикашке-жулику, мастерски воровавшему из карманов бумажники, изуродовали до полнейшей неузнаваемости, — но совсем забыл про машину латыша, которая стояла в отеле. Хаген, сдав Пальма на попечение своих помощников из охраны, немедленно начал обзванивать отель и бар «Кордову» в надежде найти Штирлица. Но его нигде не было. Штирлиц, естественно, не рассчитывал на звонок Хагена. Он знал честолюбие гауптштурмфюрера. Он был убежден, что Хаген счастлив, оставшись наедине с Яном. Штирлиц никак не мог предположить, что тот станет его разыскивать, — Хаген обожал допросы. Он вел их в провинциальной манере: с большими, многозначительными паузами и зловещими расхаживаниями за спиной арестованного, и Штирлицу было занятно наблюдать несколько мальчишеское самолюбование Хагена. «Видимо, в детстве его здорово лупили приятели, — как-то подумал Штирлиц. — Слабые люди очень дорожат правом стать сильными, которое не завоевано ими, а получено в подарок».

Как раз потому, что он достаточно хорошо знал Хагена, Штирлиц и решил не обеспечивать себе алиби на случай отсутствия в тех местах, которые он ему назвал перед отъездом в город. Но ни в один из названных адресов он не поехал. И алиби у него на эту поездку не было.

А ему надо было всегда обеспечивать себе алиби: Максим Исаев лучше других знал, как это трудно — быть все время штурмбанфюрером Штирлицем.

...Командировка Штирлица в Испанию была для него — при том, что он ощущал нечто надвигающееся — неожиданностью. После того как Гитлер ввел свои войска в Рейнскую область, растоптав, таким образом, Версальский договор, и ни Франция, ни Англия не выступили против него, в Германии наметилась определенного рода раздвоенность: министерство иностранных дел, возглавлявшееся старым дипломатом Нейратом, и генеральный штаб, продолжавший считать, что Гитлер служит им, военным, а не они ему, предлагали тактику выжидания. Гитлер, наоборот, вкусив пьянящую сладость первой внешнеполитической победы, подкрепленной силой оружия, закусил удила.