Испанские нищие

Конгресс повысил налоги с корпораций. Сначала в 2087 году, потом в 2090—м. Фирмы ишаков, которые послали в конгресс своих родственников, запротестовали. К 2091 году проблему уже нельзя было игнорировать. Дебаты в палате представителей продолжались шесть дней и шесть ночей, возродив процедуру обструкции, и транслировались в программах «новостей». Ими мало кто интересовался. Одной из этих немногих была Лейша Кэмден, другим – Уилл Сандалерос.

К концу шестого дня конгресс принял большой свод законов о налогообложении. Основному удару подверглись синдикаты. С корпоративных объединений взимался налог в девяносто два процента при строгих ограничениях на возмещение расходов в форме участия в управлении Америкой. Для корпораций рангом пониже налог составлял семьдесят восемь процентов и после этого резко уменьшался.

Из синдикатов, облагаемых семидесятивосьмипроцентным налогом, больше половины базировались на орбитальном комплексе Убежища. Только одна корпорация подпадала под девяностодвухпроцентное налогообложение – само Убежище.

Конгресс принял законы в октябре. Лейша, смотревшая передачу в Нью-Мексико, невольно взглянула в окно. На голубом небе не было ни единого облачка.

Уилл Сандалерос представил полный отчет Дженнифер Шарафи, только что вернувшейся с орбитального комплекса Кагура, где завершались основные переделки. Дженнифер спокойно слушала, складки ее белого аббая грациозно лежали вокруг ступней, черные глаза блестели.

– Вот так, Дженни, – сказал Уилл. – Начиная с первого января.

Дженнифер кивнула и посмотрела на голопортрет Тони Индивино, висевший на стене купола. Спустя секунду она снова взглянула на Уилла, но он уже с головой ушел в распечатки предполагаемых сумм выплаты налогов с Убежища.

Мири преследовала смерть Табиты. Размышляла ли она о своих исследованиях, шутила с Тони, мыла голову-незнакомая Табита Селенски вплеталась, запутывалась, увязала в ее цепочках.

Мири сидела в пустой Игровой и думала о Табите. Мири стала слишком взрослой, чтобы посещать Игровую, но ей все же нравилось приходить туда, когда никого не было, и медленно плавать от одного поручня к другому: в отсутствии посторонних наблюдателей ее неуклюжесть исчезала.

Впрочем, она была не одинока – еще пятеро, в том числе ее отец, голосовали вместе с ней, чтобы оставить Табиту в Убежище, даже в качестве нищей. Но причины, побудившие их так поступить, были разными. Мири не могла выразить их ни словами, ни цепочками, и это сводило на нет ее усилия. Старая проблема – каких-то связей по-прежнему недоставало в ее рассуждениях. На том месте, где должно было быть объяснение, зияла дыра.

Она смотрела на поля, купола и дороги внизу. В мягком, очищенном от ультрафиолета солнечном свете Убежище казалось прекрасным. Вдалеке плыли облака; наверное, бригада обслуживания планировала дождь.

Убежище. (Святилище, церковь, закон, защита личности и собственности, равновесие прав человека и прав общества Локк Пейн, восстание Ганди…) Убежище было всем для Неспящих. Почему же ей кажется, что смерть Табиты толкнула ее туда, где право Убежища нарушено (Беккет в соборе, кровь на каменном полу…)? Туда, где в конечном счете безопасности нет?

Мири медленно спустилась из Игровой и пошла искать Тони, который сможет понять ее. Ей вдруг показалось, что этого очень мало. Она недопонимала чего-то существенного.

Чего?

В конце октября у Алисы случился сердечный приступ. Ей было восемьдесят три. Она неподвижно лежала в постели, боль заглушали наркотики. Лейша сутками сидела рядом, понимая, что осталось недолго. Большую часть времени Алиса спала или плавала в наркотическом дурмане с легкой улыбкой. Лейша держала ее за руку и не имела ни малейшего представления, где блуждает сознание сестры, но однажды ночью взгляд Алисы прояснился и сфокусировался. Она улыбнулась Лейше так тепло и ласково, что Лейша затаив дыхание склонилась к ней.

– Да, Алиса?

– Папа п-поливает цветы! – прошептала Алиса.

У Лейши защипало в глазах.

– Да, Алиса.

– Он дал мне цветок.

Алиса снова погрузилась в сон и, улыбаясь, ушла туда, где маленькая девочка вечно купается в отцовской любви.

Второй раз она очнулась спустя несколько часов и с неожиданной силой вцепилась в руку Лейши. С безумным взглядом она пыталась сесть и повторяла:

– Получилось! Я все еще здесь, я не умерла! – Она упала обратно на подушки.

Джордан, стоявший рядом с Лейшей, отвернулся.

Придя в себя последний раз, Алиса с любовью посмотрела на Джордана, и Лейша поняла, что Алиса ничего ему не скажет. Алиса отдала своему сыну все, в чем он нуждался, и он был в безопасности. Она прошептала Лейше:

– Позаботься… о Дру.

Алиса почему-то всегда знала, кому помощь нужнее всех.

– Хорошо, Алиса…

Но Алиса уже закрыла глаза, и улыбка снова играла на ее губах.