Испания: поздний обед

— Послушай, — наконец сказал он. — Ты ведь знаешь, послезавтра я даю обед в Барселоне. Это особый праздник, я к нему несколько месяцев готовился. Будет много друзей. Я уверен, для тебя тоже найдется место. А если нет, мы его тебе устроим. Поехали. Такой праздник пропустить нельзя!

Кто же откажется от приглашения в Барселону, тем более в такой ситуации. На следующий день я снова был в пути: пересекал полуостров в его самом узком месте, обогнув южные склоны Пиренеев через Памплону и Уэску. И к вечеру прибыл в самый знаменитый в мире и лично для меня все-таки испанский город. Я уж не говорю о том, что Барселона — самая энергичная, возможно, самая современная, и там, как и в Сан-Себастьяне, новая испанская кухня достигла пика своего развития, хотя некоторые ее тенденции и представляются спорными.

Банкет, который Андони Луис Адурис устраивал для пятидесяти своих друзей в отеле «Риц» в Барселоне, остался в моей памяти как проявление современной кухни в ее самом вызывающем и утонченном варианте. Некоторые из тех десяти блюд, которые Андони там представлял, я уже пробовал сорок восемь часов назад в «Мугарице». Я узнал безумную смесь — тот самый салат, фуа-гра с соевыми сливками с добавлением розмарина и молотые кофейные зерна с какао, кремом из цикория и молочной пенкой — молоко, как помните, от тех коров, которые делят свой кров с рестораном Андони. Но тут среда была совсем другой, так что, как ни странно, изменилась и сама природа пищи. Изъятая из сельской местности басков и помещенная в бархатный роскошный полумрак отеля XIX века, она вдруг показалась мне более радикальной, более значительной, более сложной, чем накануне, в той природной среде, которая ее вдохновила.

Если еда была запоминающейся, то выпивка и вовсе произвела на меня неизгладимое впечатление. Я ожидал парада тонких испанских вин, сопровождающих подаваемые нами блюда в логической последовательности — игристых, белых, красных, сладких. Но Андони, как обычно, был впереди на один шаг. Он подготовил для этого случая множество коктейлей, соков и отваров, причем каждый из них предназначался для запивания какого-нибудь конкретного блюда. Напитки наливали из стеклянных кувшинов в набор специально сконструированных чашек и емкостей, установленных в каких-то конструкциях в стиле оригами, и хрустальные рюмки как будто парили в воздухе. Отпив, мы произносили тосты и бормотанием выражали свое удивление и одобрение. И никаких тебе привычно нарастающих по ходу пира пьяных выкриков: банкет Андони тянулся неспешно и приглушенно, и к концу пира наши вкусовые ощущения оставались такими же подчеркнуто острыми, как и в его начале.

Впервые я приехал в Барселону еще студентом в летние каникулы. Это было лет за десять до аннус мирабилис(года чудес). Имеется в виду 1992 год, когда благодаря Олимпийским играм город преобразился и стал таким, каким его всегда мечтали видеть: блистательной европейской метрополией и Меккой дизайнеров, соперницей Парижа и Милана.

Выходя из поезда в Барселоне, я ожидал, что увижу угрюмый портовый город, похожий скорее на Марсель, а не на Милан; родину анархизма и нищенствующей богемы. Свое представление об этом городе я почерпнул из впервые опубликованного в 1949 году романа Жана Жене «Журнал вора».

Город действительно пребывал в состоянии упадка, но не совсем такого, как я ждал. Стояла Вербная неделя, и все оказалось закрытым: магазины, банки, музеи. У меня было очень мало денег, так что я не слишком переживал, что их не на что потратить. Я поселился у приятеля, возле железнодорожного вокзала Сантс, мы поскребли по сусекам и приготовили себе спартанский обед, как раз подходящий для Страстной пятницы. Вот какой была моя первая еда в Барселоне: сардины из банки, отварные спагетти и горсть кураги.

Хуже просто не может быть. Через несколько лет, в свой следующий приезд, я остановился у Сьюзен, английской приятельницы, по характеру авантюристки. Сьюзен снимала квартиру на верхнем этаже дома с террасой на крыше (он находился на улице Каррер-Хоакин-Коста, что в районе Раваль) и платила за нее не самую запредельную цену — всего сорок фунтов в месяц. Район Раваль был самым старым в Барселоне районом красных фонарей; каталонский эссеист Хосеп Мариа де Сегарра описывал его как «один из районов великой нищеты, страшной грязи и смиренной, безысходной униженности». Но в конце 80-х годов этот пригород стал воплощенной мечтой богемы: чистый воздух, дешевое жилье, тут подспудно ощущался дух распутства. Всерьез иммиграция тогда еще не началась: тут имелся всего один пакистанский ресторан, «Шалимар» (теперь их десятки) и всего два-три бакалейщика из Саудовской Аравии, которые продавали рис сорта «асмати» и цилиндрические банки с топленым маслом.